«Шахтёр не боится смерти»: известный бард Донбасса рассказал об участии отца-подводника в освобождении Ленинграда

Владимир Скобцов — известный донецкий поэт и бард. На его стихи поют песни многие артисты: Юлия Чичерина, Сергей Галанин, Александр Маршал и другие. Легендарная поэтесса Юнна Мориц неизменно называет его Орфеем Донбасса. В 2014 году Скобцов остался в Донецке, став активным участником антифашистского фронта. Поэт 11 лет регулярно выступает на передовой, считая своим долгом поддерживать моральный дух бойцов. За свою деятельность он награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Стихи Владимира Скобцова вошли в сборник RT «ПоэZия русской зимы».

«Сделаны из особого сплава»

— Как так получилось, что судьба вашей семьи тесно связана с Ленинградом?

— Мой отец ещё до Великой Отечественной войны записался добровольцем в Красную армию и из города Сталино (ныне Донецк) был направлен на Балтийский флот. Служил он там на подводной лодке «Щука». Красивый красноармеец Лёня Скобцов. А потом началась война, несколько боевых походов было на этой подводной лодке. Отец рассказывал про эти походы — как они возвращались, как получили пробоины от немецкой торпеды.

Потом их сняли с подводной лодки и перевели в морскую пехоту. Взвод за взводом уходили, и никто не возвращался. А почему? Потому что не умели пригибаться от пуль, не были обучены. Кроме того, они отказывались снимать свою флотскую форму, а она чёрная, её видно. Шли в атаку до сближения с противником вплотную и там уже использовали свои навыки, какие у кого были. Врукопашную они бились страшно, ножами врага резали, били, душили. И никто, конечно, не отступал.

Очень много людей погибло. Я уже потом узнал, насколько сложно это всё было: моряки, особенно подводники, не умели воевать на суше. За счёт личной храбрости и героизма они одерживали победы. Только чудом, я считаю, отец остался жив.

Затем его судьба вернула на родину. В 1943 году он был направлен на восстановление Донбасса. Он хотел остаться служить на флоте, стать кадровым офицером, но к тому времени уже были освобождены наши территории.

— А ваша мама родилась в Ленинграде?

— Да, в 1940 году. Совсем крохой пережила блокаду, чуть не умерла от голода, но её смогли выходить. Она мало помнила про войну, но всю жизнь безумно любила Ленинград, хотя и жила в Донецке. Мама ушла очень рано — в 45 лет. Просто остановилось сердце. Она всегда на него жаловалась. Война для детей не проходит бесследно.

— Отец общался после войны с сослуживцами?

— Да, конечно. Несмотря на то что родители были здесь, в Донецке, некоторые его сослуживцы остались в Ленинграде. Они не теряли связь с Донбассом, возвращались туда и за общим столом вспоминали всё. Удивительные люди. Никто из них никогда не ныл, не скулил, они как будто были сделаны из особого сверхпрочного сплава. При этом никакой жёсткости или жестокости у них не было. Отец был невероятно добрым человеком. Он и драться не очень умел, когда попал в морскую пехоту. Сейчас я прекрасно понимаю, в какой тяжёлой ситуации он оказался, но не очерствел от пережитого.

Я помню, что родители всегда говорили мне, что всё, война кончилась и уже больше не повторится. Мол, живи, сынок, на тебе конфетку. Я иногда думаю, что, может быть, надо было по-другому, может, надо было бы предупреждать, что война — такая штука, она никогда не кончается.

— Как было принято отмечать День Победы в вашей семье?

— Отец вспоминал свои боевые выходы. Рассказывал, как от удара торпедой возникли бортовые пробоины, отсек был аварийно задраен и погибли те, кто находился в этом отсеке. Вспоминал со слезами на глазах. В эти моменты я видел в нём ребёнка — такая это была боль, через сердце. Тяжёлая ноша войны досталась его поколению. Но каждый на своём боевом посту выполнял поставленную задачу. Святой день — праздник 9 Мая. Это всегда было и будет неоспоримым.

— Какие из родительских заветов вы считаете самыми главными для себя сейчас?

— Они, их друзья всегда говорили мне: «Будь человеком». Я не до конца в детстве понимал, что это значит. Оказалось, что в час тяжёлых испытаний остаться человеком очень сложно — и вместе с тем необходимо жить по совести.

Есть Родина. И в этом понятии как раз и заключено вообще всё: и семья, и любовь, и дружба. Они без Родины невозможны, по крайней мере для меня это так. Эмиграция или отрыв от родного Донецка для меня будут губительны.

В этом и есть русскость. Русские Родину не бросают. Это наш национальный код. Вот его надо бы до конца осмыслить и сформулировать.

«Мы живём на засечной черте»

— С начала войны в Донбассе вы свой город не бросили. Наоборот, постоянно выезжали на передовую, поддерживали ребят своим творчеством. И сейчас продолжаете. У вас спустя всё это время есть ответ, почему именно ваш родной край принял такой удар на себя?

— Я думаю, что другой регион не выдержал бы. Ни в коем случае не хочу никого обидеть, конечно, потому что каждый день вижу перед собой лучших людей со всей страны: стойких, мужественных, принципиальных. Без поддержки нашей большой, великой Родины мы бы погибли. Но шахтёрский характер, который растворён в самом воздухе Донецка и тех городах, которые гордо называются шахтёрскими, — он особый. Мы живём на засечной черте, где всегда Русь встречала врага. Здесь есть и казаческая ментальность, хотя она уже размыта. Главное в Донбассе — это народ, рабочий класс всей России, их коллективный труд.

Мой отец, прежде чем уйти на фронт, работал шахтёром. Возможно, именно этот опыт позволил ему выжить на войне. Мне тоже в студенческое время довелось через это пройти. И я могу точно сказать, что шахтёр не боится смерти. Каждый раз, спускаясь под землю, ты понимаешь, что можешь не вернуться.

Риск, фартовость, ответственность за слова и поступки — это даёт шахта. А Донецк весь на них стоит. Мы воспитывались так, что надо отвечать за свои слова, тебя оценят по результату. Ты можешь в трудовом процессе быть груб — и весьма, но в итоге с тебя спросят по делам. Меня часто спрашивают: «А почему Донбасс поднялся?» Я на это отвечаю: «Мы сражаемся за свою русскость и за всю Россию». Мы уже тогда прекрасно понимали, что если отступить, то пламя войны перекинется на «большую землю».

— Наследником победителей себя считаете?

— Абсолютно. При этом я не хочу прятаться за спиной своих родителей. Я горжусь, что мой отец участвовал в таких героических для нашей страны событиях, но прикрываться им я ни в коем случае не буду. Я делаю своё дело сам, но постоянно оглядываюсь и спрашиваю себя: «А был бы отец мной доволен?» Вот в этом связь поколений, и мы не должны её прервать. Как только эта связь прерывается, происходит то, что случилось на Украине, где дети не помнят ничего о Великой Отечественной войне или верят искажённой истории. Государство рушится, если нет опоры между поколениями в виде исторической памяти. А сейчас мы противостоим силам, которые являются живым воплощением идеологии сатанизма. Суть борьбы Запада с нами не изменилась: Россию хотят разорвать и уничтожить.

— Вы написали огромный корпус стихов о войне и не только. Сейчас появляется много прозы, посвящённой последнему десятилетию. Насколько важно в такие тяжёлые периоды именно культурное осмысление происходящего?

— Смыслы, национальная идея — это фундамент любого государства. А культурное пространство всегда было полем битвы.

Прививку от фашизма я, например, получил в детстве, когда посмотрел фильм «Обыкновенный фашизм», а строки Симонова «Сколько раз увидишь фашиста, столько раз и убей» помню наизусть.

И наши новые поколения должны так же понимать фундаментально важные идеи, которые формулируются через стихи, прозу, музыку, кино. «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели, мы пред нашей Россией и в трудное время чисты». Вот у советского поэта Семёна Гудзенко все смыслы поставлены ясно и точно. Если мой внук прочитает Гудзенко, он скажет: «Класс! И я хочу быть таким героем». Наше поколение уйдёт. Что мы оставим после себя? Детей. Построят ли они государство, сохранят ли они его? Это забота каждого из нас.

— Какой свой текст вы бы процитировали в честь своих родителей и всех тех, кто отстоял и продолжает защищать Россию?

— Когда страна твоя в огне

И слёзы горя не остудят,

Не измени своей земле,

А остальное — будь что будет.