«Поддержку я услышал уже в суде»: Голунов о резонансе вокруг своего задержания и планах на будущее

Иван Голунов узнал, какую широкую огласку получило его дело, только в суде — услышал крики в свою поддержку на улице во время заседания об избрании меры пресечения и был потрясён. Об этом журналист заявил в эксклюзивном интервью RT. По словам Голунова, он хотел бы «вернуться назад и сделать вид, что ничего не было». Кроме того, журналист пояснил, почему связывает своё задержание с профессиональной деятельностью, и рассказал о нарушениях со стороны сотрудников правоохранительных органов. 6 июня Голунова задержали в центре Москвы. В отношении него возбудили дело о сбыте наркотиков. 11 июня уголовное преследование Голунова прекратили «в связи с недоказанностью его участия в совершении преступления».

— Поздравляю с освобождением. Скажи, ты провёл сегодня целый день в Главном следственном управлении МВД. Что-то можно сказать о том, что происходило? Какие последние новости по делу Голунова? Потому что у многих традиционно ощущение, что после того, как общественный резонанс стихает, дело могут спустить на тормозах.

— Дело развивается довольно активно. Сегодня (интервью с Голуновым было записано в ночь на 17 июня. — RT) провёл почти весь день в Главном следственном управлении, отвечая на их вопросы. То есть дело движется довольно активно. Завтра я пойду туда снова... У них осталось ещё много вопросов, которые они хотят прояснить, много каких-то тёмных пятен в этой истории.

— То есть расследуют не только ситуацию с подбросом, но и в целом? Пытаются остановить людей, которые эту ситуацию так или иначе создали?

— По большей части да, там в основном вопросы касаются самой ситуации, как это происходило, кто что делал и так далее.

Ты много раз, наверное, об этом уже рассказывал. Мы с тобой должны были встретиться (в день задержания. — RT).

— И вот встретились наконец.

Спустя десять дней. Как развивались события?

— Собственно, я шёл на встречу с тобой. Оставалось пройти несколько сотен метров до тебя, как неожиданно сзади ко мне подбежали какие-то молодые люди в гражданской одежде. Сказали, что они из уголовного розыска, я задержан — и я сам должен понимать почему.

Надели наручники, достали, вытащили из джинсов телефон, потребовали, чтобы я его разблокировал. Я отказался. Они запихнули меня в машину. И только после этого показали удостоверения. Чуть позже сказали, что они из наркоконтроля.

 И после этого отправились в УВД по ЗАО?

— Да, это задержание произошло в Центральном округе Москвы, но мы почему-то поехали в УВД по Западному административному округу. Они сказали, что им неважно, где работать, важно, чтобы работать по их тематике.

Телефон был недоступен, а потом в какой-то момент включился. Они пытались какие-то манипуляции с ним производить?

— Это интересные подробности для суда, для следователей. Потому что телефон они выключили и вроде бы он не включался. По крайней мере, доступа — кода блокировки и так далее — они не знали. Телефон мог включиться только после моего освобождения, когда я восстановил сим-карту, потому что телефон был отправлен на экспертизу.

 О чём говорили? Как первые часы протекали?

— Первые часы протекали с руками за спиной, скованными наручниками. Мы приехали в здание УВД по Западному административному округу. Я сказал, что нужно известить о моём задержании родных, близких, коллег, тебя, потому что вдруг ты там продолжал ждать. Ты, по-моему, ждал около часа, я знаю. И в конце концов, если мы будем совершать какие-то процедуры, мне нужен будет адвокат.

На что мне сказали, что нет, у нас оперативно-разыскные мероприятия, мы никому ничего не должны сообщать. Адвокату может позвонить только следователь и только после того, как вынесет протокол о задержании. На всех остальных стадиях адвокат мне не положен, потому что я «предупрежу сообщников, и они уничтожат все улики».

 Ты что-то подписывал? Как развивались события?

— Я постоянно говорил, что нужно известить о моём задержании родственников, о том, что мне необходим адвокат. Говорил имя адвоката. Но мне говорили, что нет, никаких звонков не будет. Я отказывался от проведения всех процедур без адвоката, не подписывал документы.

Единственное место, где я подписал, — когда мы поехали на медосвидетельствование. Это другое ведомство, это Департамент здравоохранения. Это пункт медосвидетельствования водителей, там довольно много камер, довольно строгая отчётность. Поэтому я решил, что здесь будет сложнее уничтожить какие-то доказательства, которые, на минутку, ни на одной из этих бумажек, которые я подписывал, сейчас не фигурируют в деле. И вообще не упоминается нигде, что мы туда заезжали. До момента моего освобождения этот пункт был исключён.

Собственно, я там на всех бумажках, в том числе на пломбах, где мне нужно было поставить подпись, везде писал, что мне отказывают в предоставлении адвоката, не сообщают моим родственникам, где я нахожусь, я считаю действия сотрудников полиции незаконными и требую вызвать наряд полиции для установления этого факта и дальнейших разбирательств.

Сейчас этих бумаг в деле нет?

— Насколько я понимаю, нет.

 Это всё в течение вечера происходило?

— Это всё происходило примерно с 14:35 (момент, когда меня задержали). И да, это длилось вечер, следующее утро, следующий день, следующий вечер. Я не спал 42 часа.

 Обыск под утро уже проводился?

— Обыск проводился вечером в день задержания. Меня задержали, меня отвезли в УВД ЗАО. Только там провели личный досмотр моих вещей. В моём рюкзаке был обнаружен некий пакетик с некими свёртками. Открыли основное отделение рюкзака — и там сверху, с самого верха, зацепившись за блокнот, лежал пакетик с какими-то этими цветными кружочками. Потом мы пошли на дактилоскопическую экспертизу. Я сказал, что не буду сдавать, что я готов сдать отпечатки пальцев, но только в присутствии адвоката.

Затем там была какая-то пикировка: а давайте мы ему зажмём наручниками руки и покатаем насильно. Так как я себя вёл довольно активно, повторял всё то же самое про адвоката, родственников и так далее, эксперт немножко испугалась, сказала, что нет, это невозможно, подушечки пальцев должны быть мягкие. Тогда меня отвезли на медосвидетельствование, а после этого меня отвезли на место, где происходил обыск.

 Так называемый обыск, я правильно понимаю? Сначала оперативники поднялись в квартиру с твоими ключами, а ты ждал внизу?

— Я не знаю этого факта. Мы просто заезжали на медосвидетельствование. Там у нас была какая-то потасовка, когда сотрудники полиции тащили меня по лестнице. Я там ударился. Мы приехали. После всего этого мы приехали на адрес. Сотрудники созвонились с кем-то, им сказали: «Мы ещё не приехали, отъедьте куда-нибудь подальше от подъезда». Мы отъехали, несколько раз меняли места стоянки по звонку, потому что мы как-то не так вставали, судя по мнению тех, кто нас видел, — или нас не видел, но спешил к нам.

Мы подождали около получаса, после чего раздался звонок. Нам сказали, что можно подъезжать. Мы подъехали. Там уже было несколько машин с сотрудниками. И затем с частью этих сотрудников мы поднялись в квартиру. Собственно, ключи у меня были изъяты при досмотре.

Мы подошли к квартире. Один из оперуполномоченных на большой связке ключей (там их порядка 20) быстро определил ключ и с первого раза открыл дверь. И после этого зачитал постановление. Мы зашли в квартиру, я там успокоил собаку, и начался обыск.

 Собака там была всё это время?

— Собака была в квартире.

 Этот самый дополнительный пакет…

— Дополнительный пакет и даже целые дополнительные весы, чтобы можно было употреблять слово «сбыт» (в отношении Голунова было возбуждено уголовное дело о попытке сбыта наркотиков. — RT).

 Я правильно понимаю, что силу к тебе применяли в тот момент, когда ты на медосвидетельствовании отказывался...

— Это был основной момент. В первый раз я сказал, что я никуда не пойду, я буду сидеть здесь, пока не приедет мой адвокат или не приедет наряд полиции. Что довольно смешно звучит — в здании УВД я требую вызвать наряд полиции. Но тем не менее я сказал, что я никуда не пойду, вы можете нести меня на руках. И как-то эта фраза разозлила одного оперативника, и он дважды ударил меня по лицу. Я не понял, чем было вызвано. Мне кажется, не то что это какая-то суперобидная фраза.

Потом, когда я оказался в медицинском учреждении, где много камер, я стал просить доктора, объяснял ему тоже ситуацию, что никто не знает о моём аресте, о том, что мне отказывают в предоставлении адвоката. И просил его вызвать наряд полиции для фиксирования этой ситуации. Там дальше — не знаю, отправят меня в КПЗ, где я дождусь адвоката, и дальше мы продолжим. Доктор никак на это не реагировал.

Сотрудники, оперуполномоченные начали меня тащить. Я держался за лавочку, за что-то там ещё, хватался за какие-то предметы, за перила на лестнице. В какой-то момент мы упали. Они тащили меня по лестнице. У меня там сорвались часы — может быть, они до сих пор там лежат, я бы их себе вернул. Потом они вытащили меня на улицу. Один сотрудник пошёл подогнать ближе автомобиль, второй сотрудник наступил мне на грудь, и в такой позе мы ожидали, пока приедет машина. Потом они подхватили меня за руки, за ноги, запихнули на заднее сиденье автомобиля.

 Страх ощущался или, скорее, злость?

— Я думаю, что ни то ни другое. То есть у меня была цель — мне нужен был адвокат. Я понимал, что мне могут что-то подбросить, поэтому я должен быть внимателен. Как-то эмоций особых, страха, злости, чего-то ещё не было. У нас были разговоры, да, мы там, наверное, злились. Они там мне что-то пытались говорить: «А давай будешь сотрудничать — будет лучше». Я говорил: «Слушайте, давайте мы не будем обсуждать тему нашей встречи, потому что явно мы не найдём здесь компромисса. Либо мы молчим, либо разговариваем о природе».

 Сейчас, оглядываясь назад, ты можешь сказать, что что-то не так сделал?

Также по теме
После ходатайства главы МВД: Путин уволил двух генералов в связи с делом Голунова
Владимир Путин освободил от занимаемых должностей начальника управления по контролю за оборотом наркотиков ГУ МВД России по Москве...

— Я не очень осознал всё произошедшее. Я никаких ошибок своих не вижу. Никакой рефлексии, никаких раздумий о том, что я сделал что-то не так, у меня нет.

Как ты говоришь, сотрудники полиции довольно глубоко сейчас погрузились в твоё дело, изучают, предпринимают шаги. У тебя самого есть какая-то версия того, кто может быть причастен к этой ситуации, можешь ли ты какие-то фамилии назвать?

— Сотрудники полиции мне никак на это не намекали. Кроме вот этих загадочных фраз: «Как будто ты не знаешь, за что тебя задержали». Я это связываю, скорее, со своей профессиональной деятельностью.

Потому что наркотики — это какая-то довольно абсурдная история для меня, потому что у меня не было никогда в жизни опыта с наркотиками — ни с употреблением, ни с хранением, ни тем более со сбытом. Если бы это было какое-то более правдоподобное обвинение, у меня бы, может быть, и были какие-то эмоции. А здесь просто как-то вот я сосредоточился — и эмоций не было. Вероятно, мы знаем, что статья 228 часто используется (для фальсификаций. — RT), часто встречаются какие-то истории про подкидывание наркотиков и так далее. 

У меня была и, может быть, даже остаётся версия, что это какая-то случайность. Правда, потом я узнал, что эта работа сотрудниками велась довольно давно, то есть я не был случайным прохожим. И, соответственно, вероятно, что это связано с моей профессиональной деятельностью. Вероятно, это связано либо с заметками, которые выходили, либо с заметками, которые готовились.

 То есть следили за тем, над чем ты работаешь, и хотели предотвратить выход?

— Возможно, так. Просто после выхода заметки довольно странно махать руками, только если из какой-то там странной мести. Но обычно, если какие-то меры принимаются, то они принимаются для того, чтобы чего-то не допустить, а не для того, чтобы отомстить. Я занимался темой похоронного бизнеса в Москве и их связями с какими-то силовыми структурами.

— Это вот та версия, которую ты озвучил в суде.

— Это в том числе та версия, которую я озвучил в суде. Собственно, тот текст, над которым я работал и который я отдал редактору за два часа до встречи с тобой и задержания.

 Что сейчас будет с этим текстом?

— Над ним работают. Пока я был под домашним арестом, собрался какой-то коллектив авторов из 12 журналистов-расследователей из четырёх изданий, которые собирают дальше какую-то информацию, проверяют мою информацию, собирают какую-то дополнительную информацию по этому тексту. У нас должно в какое-то ближайшее время состояться совещание. Потому что я пока знаю в каких-то общих чертах вещи. Я пока ещё не видел весь массив их работы. Но это будет коллективный текст большого количества журналистов-расследователей.

 Про похоронный бизнес в нескольких изданиях.

— Я не знаю, как это выйдет. Но это, я надеюсь, будет какой-то один текст, который создаст десяток журналистов-расследователей. Тут уже будет просто сложнее, если эта версия имеет под собой основания. Будет сложнее работать с десятью человеками, нежели с одним.

 Ты ощущаешь сейчас угрозу для себя, для безопасности?

— Я в такой ситуации не оказывался. Мне некомфортно. Мы приняли ряд мер безопасности.

 До этого было ощущение опасности, что за тобой следят, что следят за квартирой, за телефоном?

— Какие-то были намёки на это. Мы шли с моими коллегами, и они обратили внимание, что за нами по такому путаному маршруту идёт человек.

 Они заметили...

— К сожалению, это заметили они. И это моя самая большая ошибка. Я потом был внимателен, но тоже ничего не замечал. Не замечал какой-то слежки. Но сейчас я знаю, в тот момент уже велось оперативное наблюдение. И, вероятно, мои друзья не ошиблись.

Это было не очень давно, я так понимаю.

— Это было в конце апреля. Собственно, именно этот случай был в конце апреля. Это была вечеринка, посвящённая 20-летию журнала Forbes, где я раньше работал. И мы шли с моими бывшими коллегами Александром Сазоновым из агентства Bloomberg и Игорем Терентьевым.

Мы шли от клуба Soho Rooms, где проводилось мероприятие, до станции МЦК «Лужники» по этим каким-то путаным переулкам и аллеям. И всё это время за нами шёл человек, который даже сел с нами в поезд. Но потом, после того как мы это стали обсуждать, он куда-то дематериализовался.

 В этот момент ты уже работал над текстом?

— Да, я занимался им. В прошлом году у меня вышел один текст на эту тему. И вот должен был выйти второй. Я им занялся примерно где-то с начала февраля. Я стал снова заниматься этой темой с той или иной степенью активности. И вот сейчас, в мае, после выхода очередного текста про мошенничество микрофинансовых организаций, которые организовывают граждане Латвии, а латвийские банки участвуют в этих схемах, я уже вплотную занялся текстом про эту ритуальную историю.

— Ожидал, что будет резонанс такой?

— Резонанс на моё задержание?

— Да.

— Нет. И я был шокирован. И я даже до момента суда об этом не знал. Потому что там мы передвигались в автозаках, кабинеты следователя выходили во внутренний двор. И только уже потом я узнал, что там было много людей перед УВД ЗАО. Что компании привозили пиццу бесплатную для тех, кто там стоял.

Но какую-то поддержку я увидел, точнее, даже услышал уже в суде. Когда решался вопрос о мере пресечения и я находился в клетке, сквозь закрытые окна были какие-то крики, возгласы. И я очень растрогался.

Но до этого момента я не знал. Когда это всё случилось, я думал: может быть, попадёт история в топ «Яндекса» и потом как-то сойдёт. Но то, что будет такая большая, огромная поддержка, — я был очень удивлён, поражён и очень благодарен всем, кто выходил и поддерживал меня.

 Думал ли ты прийти на митинг в среду или воскресенье?

— После освобождения, после того как дело было прекращено, я попытался немножко отоспаться, не читал ничего. И когда я фактически в первый раз открыл компьютер, это был момент митинга. Я включал трансляцию на телеканале «Дождь». Увидел там разных людей — писателя Григория Остера, который пришёл поддержать. И мне очень захотелось туда пойти. 

Я стал собираться, но мне сказали, что это может быть небезопасно для тех людей, которые там собрались. Потому что митинг несанкционированный. И если сотрудники полиции подходят, то нужно говорить, что просто гуляешь. А если я там появлюсь, люди начнут скапливаться вокруг меня, и это станет причиной для задержаний.

Поэтому мне очень хотелось сказать всем спасибо, всех обнять, но мне сказали, что лучше туда не идти. Но я страшно благодарен всем, кто поддерживал меня, кто ходил на какие-то митинги, совершал какие-то другие действия.

Просто у меня даже в голове это не укладывается, когда мне рассказывают какие-то знакомые, что в Токио был митинг в защиту меня. Что меня связывает с Японией, почему... Я даже не был никогда на Курильских островах. Это какая-то фантастика.

Мне кажется, что это связано не столько со мной, сколько с какой-то общей атмосферой, когда у людей немножко накипело и им кажется эта произошедшая со мной ситуация каким-то вопиющим случаем. И они вышли, наверное, не столько за меня, сколько за себя, чтобы показать, что они не готовы мириться с такой несправедливостью.

 Тебе подарили уже (газеты РБК, «Коммерсантъ» и «Ведомости» с единой обложкой. — RT)?

— Пока мне подарили только одну. Мне когда рассказали (они вышли в момент, когда я был под домашним арестом), мне рассказал брат о том, что в понедельник выйдут такие газеты, я не поверил. Мне казалось, что это на части тиража, наверное, какая-то специальная обложка. Но я просто не припомню такого случая, чтобы три ведущие газеты страны выходили с какой-то консолидированной позицией на главной странице.

Пока у меня только один экземпляр одной из газет. И я внимательно посмотрел, что это не какая-то дополнительная обложка. Даже Николай Патрушев ушёл на вторую обложку газеты РБК. Это, конечно, тоже был удивительный акт поддержки.

 Как журналисту важный, наверное, вопрос. На фоне такой общественной поддержки, общественной кампании нет искушения стать активистом и уйти из журналистики вот сейчас?

— У меня как-то довольно активно сейчас устроена жизнь. Ты сказал, что моё задержание произошло десять дней назад. Как-то я немножко удивился этой фразе. Мне казалось, что прошло меньше времени. Я каждый день общаюсь со следователями. И когда был под домашним арестом, и сейчас. У меня не было какого-то времени прийти в себя. То есть я очень рад, что работа ведётся так активно, и я готов это делать. Но вот времени прийти в себя, осознать, что произошло, и понять, что делать дальше, у меня нет.

У меня большое, конечно, желание внутреннее, тайное, может быть, вернуться назад и сделать вид, что этого ничего не было. И чтобы иметь возможность спокойно ездить в метро и заниматься своей работой, от которой я, конечно, говорю, что устал, но очень её люблю тем не менее.

 В метро сейчас не проедешь, узнают на улице?

— Дурацкий ответ, но, к сожалению, узнают. Пришлось купить у дворника-таджика кепку за 500 рублей, надеть защитные очки, и тут стало всё спокойно. Потому что когда оказываешься в каком-то дружественном месте и там тебя узнают, то кажется, что ок. Но, когда ты просто стоишь на улице и куришь и к тебе подходят и спрашивают: «Это вы? Мы вас поздравляем, мы за вас так болели», — это вызывает немножко такое удивление. 

Я не осознаю масштаб. У меня есть какие-то области, в которых я разбираюсь неплохо: как устроен город, как устроен город Москва, различные коррупционные схемы. Я довольно мало знаю про статью 228. Но теперь я довольно много знаю про задержания, про... ну давайте назовём это системой фабрикации каких-то уголовных дел.

Если я в этом чём-то могу помочь, если кому-то будет важна моя позиция, моё мнение по этому поводу, я с абсолютной радостью готов делиться им, делиться какими-то своими соображениями. Если я чем-то могу быть полезен — я буду это делать. Просто так бежать и говорить: я тот самый Иван Голунов, давайте я вас отведу в новый мир, — это совсем не про меня. Меня бы чтобы кто-нибудь отвёл в метро и всё было хорошо.

Интервью с Иваном Голуновым смотрите на сайте RTД. 

Подписывайтесь на наш канал в Дзен
  • Лента новостей
  • Картина дня

Данный сайт использует файлы cookies

Подтвердить