«От него постоянно исходило тепло»: ушёл из жизни первый олимпийский чемпион в танцах на льду Горшков

Печального события ничто не предвещало. Горшков, как и многие, в начале пандемии переболел коронавирусом, но давно оправился от болезни, чувствовал себя превосходно, был полон энергии и планов. В среду, 16 ноября, водитель, как обычно, отвёз его с работы домой, а в полночь Александра не стало…

Мы всего лишь раз разговаривали по душам, хотя знакомы были с 1976-го — с того самого года, когда я выиграла летнюю Олимпиаду в Монреале, а Людмила Пахомова и Александр Горшков стали первыми олимпийскими чемпионами в танцах на льду в Инсбруке. Помню, я во все глаза смотрела на фигуристов на каком-то из спортивных мероприятий, и картинка эта до сих пор стоит перед глазами: неземная в своей изысканной красоте Мила и неизменно элегантный, словно только что со льда — Александр. 

30 лет спустя он скажет мне в интервью, что больше славы, которую приносит титул олимпийского чемпиона, ни в каких других областях спортивной деятельности не заработаешь. Но именно титул и задаёт некий уровень всему, что делаешь после окончания карьеры.

«Хочется ведь держать планку. Поэтому и стараешься по-особенному. И я не исключение. Хотя поначалу титул сильно осложнял жизнь. Всеобщее восхищение и мировая слава сильно расслабляют. В какой-то степени теряется способность бороться, пробиваться наверх. Начинаешь верить, что все тебя любят, что так будет всегда. Но потом вдруг замечаешь, что и любят далеко не все, и что кому-то вообще хочется наступить на тебя, потоптаться. Что авторитет на убыль идёт. Невольно начинаешь бороться за него снова. А это бывает гораздо тяжелее, чем в спорте», — пояснит Горшков.

С точки зрения карьеры у Горшкова идеально сложилась жизнь. Тренером он быть не хотел, полагая, что это совершенно не та профессия, которая объединяет семью, гораздо больше его привлекала организационная деятельность. Поэтому почти сразу после олимпийской победы и последовавшим за этим завершением карьеры он не задумываясь принял предложение тогдашнего спортивного министра Сергея Павлова работать в Госкомспорте.

Возглавил юниорскую сборную, потом взрослую, параллельно начал судить соревнования, а в 1998-м стал первым российским специалистом, возглавившим технический комитет Международного союза конькобежцев по танцам на льду. Воплотил свою давнюю мечту попасть на главную танцевальную «кухню».

То интервью в 2006-м открыло мне совсем другого Горшкова. Внешне он всегда воспринимался абсолютно благополучным и бесконфликтным человеком, у которого нет и не может быть никаких проблем. А он вдруг начал рассказывать о периоде, когда неизлечимо заболела Мила. Требовались дорогостоящие лекарства, зарплаты хватало максимум на неделю, поэтому приходилось продавать всё, что можно было продать.

Помню, тогда спросила, не жалеет ли Александр о том, что слишком рано оставил спорт. Он признался, что сам уход был не слишком тяжёлым. Гораздо более сложным оказалось понимание, что, закончив карьеру, ты вынужден догонять всех тех своих сверстников, кто учился, получал профессию, завоёвывал определённые жизненные позиции, пока ты сам тренировался и карабкался на пьедестал. И что самое болезненное в такой ситуации — продолжать смотреть соревнования, не участвуя в них. Но и оставаться в спорте было уже невозможно.

«Мы с Милой уходили, потому что просто устали. Шесть раз выигрывали чемпионаты мира и столкнулись с непростой ситуацией. Пока ты идёшь к этому званию, соревнуешься с другими. А когда выиграл, начинаешь соревноваться только с собой. Приходится постоянно помнить, что сегодня ты должен быть лучше, чем вчера, чем год назад. В музыке, программах, состоянии, настрое. Потому что отступления никто не простит. Эти мысли страшно выматывают. Неизбежно наступает момент, когда понимаешь, что моральные и физические затраты попросту не стоят того результата, к которому идёшь», — откровенничал тогда Горшков.

Уход человека из жизни обычно заставляет задуматься о глобальности потери. В кругу журналистов было принято иронизировать, что на посту президента ФФККР Горшков — фигура номинальная. Мол, ничего не решает, да и ответ на все вопросы у него один: «Я не в курсе».

На самом деле в своём крайне непростом виде спорта, где постоянно бушуют какие-то страсти и интриги, порой переходящие в неприкрытую войну, Александр был очень мощным стабилизатором. Какие-то ситуации сознательно спускал на тормозах, дожидаясь, когда улягутся излишние эмоции, на что-то демонстративно не обращал внимания, в целом же являл собой островок абсолютного спокойствия даже там, где нервы у окружающих его людей были напряжены до предела.

Возможно, причиной столь всеобъемлющей мудрости было как раз то, что сам Горшков в своё время проходил и через тяжелейшие, несовместимые со спортом, с точки зрения врачей, травмы, и через дикую ревность к более молодым и зубастым соперникам, какими стали для него с Пахомовой под занавес карьеры Ирина Моисеева и Андрей Миненков, через всё то, что укладывается в избитую формулировку про огонь, воду и медные трубы.

Полагаю, что именно тот период привёл Горшкова к пониманию, которое вылилось в сказанную мне фразу: «Большинству из нас не свойственно относиться к сопернику с точки зрения его заслуг. Гораздо легче дать волю раздражению, неприязни, а это неизбежно трансформируется в какую-то зависть. Было ли нам обидно делиться популярностью с Андреем и Ирой? Конечно же, да. К счастью, я быстро понял, что обижаться на соперников глупо. И что искренне оценить достижения другого человека можно лишь в том случае, если ты сам уверен в себе».

Его мудрости, человечности, доброты, отзывчивости и понимания будет очень не хватать фигурному катанию. Сейчас это враз стало очевидным, и от этого особенно больно. Не случайно кто-то из коллег Горшкова однажды подметил: «От него постоянно исходит тепло, и из этой ауры не хочется выходить».

Это действительно было так. Но лично я всегда буду вспоминать Горшкова как человека, который, несмотря на все свои титулы и должности, никогда не сидел в VIP-ложе. Он всегда был рядом с тренерами и спортсменами, а когда начинались соревнования, находил какое-то укромное, «счастливое» место близ льда и по-детски суеверно не покидал его от первого и до последнего проката своих фигуристов.

Прощай, Саша! И прости нас. За всё…