«Мою карьеру убили»: Меньков — о бесчеловечном отношении WA, эмоциональном опустошении и триумфальном ЧМ в Москве

 — Прошло ровно десять лет с вашей яркой победы на домашнем чемпионате мира. Какие эмоции испытываете сейчас, пересматривая кадры своего выступления в Москве?

— Уже особо никаких. Да, приятно, что люди вспоминают, поздравляют, но у меня сейчас другие задачи. Сезон идёт так себе, хочется его просто добить, так что мысли в основном об этом. А что касается чемпионата мира, помню, что в квалификации у меня спину немного зажало и я очень из-за этого переживал. Поехал в город, купил аппликатор и весь день отдыха перед финалом валялся на иголках. Было страшно, что вся проделанная работа может пойти насмарку.

Я ведь был готов полностью — и в техническом плане, и в физическом. К счастью, ничего серьёзного со спиной не случилось. И в финале, когда понял, что могу показать высокий результат, просто начал получать колоссальное удовольствие. Сразу почувствовал, что сегодня — мой день. В первой попытке улетел за 8 м настолько легко, что казалось, будто вообще никаких усилий не приложил. И подумал тогда: «Ну вот, ребята, сейчас увидите мои прыжки!»

— А после второй попытки, когда вас ненадолго вытеснили из тройки лидеров, сердце не ёкнуло?

— Такое было? Я сейчас этого даже не помню. (Улыбается.) Это, скорее всего, было неважно. Обычно мы в первых трёх прыжках особо не выкладываемся, главное — попасть в число лучших, чтобы исполнить ещё три. А потом уже, понимая, на что способен, начинаешь шарашить. Когда на 8,56 м улетел, понял, что это победа. Мог и ещё улучшить, но там уже эмоции захлестнули: на последнем прыжке потерял концентрацию и заступил. А жаль, потому что скорость была намного выше, чем в победной попытке. Наверное, слишком расслабился, не следил за разбегом.

— Осознание чемпионства пришло сразу?

— Да как сказать. У меня до этого был печальный олимпийский год. Я в сезоне ни одного старта не проиграл, приехал в Лондон лидером, а там просто... пролетел. Наверное, от неопытности, неумения выступать именно на таких масштабных соревнованиях (Меньков занял 11-е место с результатом 7,78 м, хотя в квалификации показал третий результат — 8,09. — RT).

А к 2013 году я эмоционально понимал, к чему готовлюсь. Да и по сезону было видно: что ни старт, то личный рекорд. Но, конечно, в тот момент, когда всё-таки выигрываешь, присутствует ощущение, что это происходит не с тобой. Мы столько ждали, работали, и вот за час всё решилось. И ты такой: «Да не может быть, тут, наверное, есть какой-нибудь подвох!»

— Но на тот момент победа хотя бы перекрыла горечь поражения на Олимпиаде?

— Не сказал бы. Игры есть Игры, чемпионат мира — соревнование рангом пониже всё-таки. Но в любом случае было приятно ощущать себя лучшим в мире, самым сильным на тот момент. Позже узнал, что, кроме меня, ни один прыгун из Европы никогда не становился чемпионом мира, и это тоже дало ощущение, что влился в элиту.

— Некоторые спортсмены так радуются победе, что не могут расстаться с медалью, даже спать с ней ложатся. С вами такое было?

— Нет, я не настолько зациклен на наградах. Для меня всегда на первом плане стоял и стоит результат. Если он будет хорошим, то будет и победа. А за медалями никогда не гнался.

— С результатом в Москве всё тоже отлично — установили рекорд России, который до сих пор не побит. Вас это радует или, наоборот, расстраивает, что нет достойной смены?

— С одной стороны, приятно, так как это часть истории, а с другой — немножко обидно за ребят: они стараются подтянуться, но пока не получается. Часто говорят, что талантливый человек рождается раз в 30 лет, видимо, новый рекордсмен ещё не родился.

— Молодёжи, наверное, сложнее в том смысле — они варятся в своём соку, не имея возможности состязаться с лучшими в мире?

— Однозначно. Что тут скажешь... Убили мою карьеру и карьеры всех наших молодых спортсменов... Как можно не пускать на международные турниры восемь лет? И знаете, что ещё обидно? Когда всё это началось, в международной федерации стали вести себя так, как будто меня и не существует вовсе. Притом что я ведь не заштатный атлет, я же брал золото на чемпионате мира. Мог и Олимпиаду выиграть, это все видели. А тут в один день мою фамилию забыли, как будто Менькова никогда и не было... Это было абсолютно бесчеловечное отношение.

— Вам ни разу не объяснили, почему не предоставляли нейтральный статус?

— Кому-то приходили хотя бы отказы, мне — вообще ничего. Ни ответа ни привета. Эмоционально это выхолащивает. Я как-то держался пять-шесть лет, но сейчас мне в каком-то смысле стала неинтересна лёгкая атлетика... Та, международная. Вот в следующем году вроде бы у нас будут Игры БРИКС, уже хорошо. Если бы подобные соревнования появились в первый, во второй год нашего отстранения, то люди, может быть, не теряли бы надежды. А сейчас у многих её просто нет.

В какой-то момент я понял, что в World Athletics всем на меня просто наплевать. Какой бы результат я ни показывал, людям всё равно. Скажем, в 2019 году я был лидером мирового сезона, а допуска мне не давали. Я даже решил: начну-ка сезон с плохих результатов. Может, они там подумают, что я не готов, и всё-таки допустят. Но нет, то же самое.

— То есть вам казалось, что не допускают из-за боязни конкуренции?

— Да чего только не приходило в голову. Были ведь случаи, когда людям после операций или родов приходил нейтральный статус, хотя было понятно, что в этом сезоне они уже точно никуда не поедут. Вот я и подумал, может, с плохими прыжками дадут нейтральный статус. Типа, пусть приезжает позориться. Но увы, и эта теория себя не оправдала.

Если говорить о молодёжи, то её стало меньше в лёгкой атлетике. Но при этом всё равно есть ребята, которые показывают высокие результаты. Мы, опытные спортсмены, на них сейчас смотрим, как когда-то в своё время старшие товарищи смотрели на нас: «Ого, юниоры уверенно шагают к вершинам!» Но их, конечно, куда меньше. Если раньше за сезон таких ребят могло появиться 10—15, то сейчас это два-три, по пальцам одной руки можно пересчитать.

— Но они всё-таки приходят в этот вид спорта. Наверное, это хоть какой-то плюс?

— Мне их иногда бывает жалко, ведь они никуда не выезжали и в обозримом будущем, видимо, не смогут. Они зачастую говорят: вы, мол, хотя бы успели покататься по международным турнирам. Но при этом мы и эти восемь лет в «дисквале» ощутили полностью на своей шкуре... В этом, наверное, старой гвардии даже сложнее, чем тем, кто приходит в спорт сейчас. Они по крайней мере знают, на что идут.

— Когда начались массовые допинговые дела, лишения медалей, не было страшно за себя? Ведь в некоторых случаях людей наказывали, не предъявляя, по сути, никаких доказательств.

— Мне бояться было нечего. Конечно, непонятная история с докладом Макларена, на основании которого кого-то дисквалифицировали и лишали медалей. Но моя фамилия там нигде не фигурировала, а в остальном я в себе уверен на 100%: никогда и ни при каких условиях в таких делах замешан не был. Хотя в итоге всё равно оказался козлом отпущения — наказан за чужие ошибки.

— Учитывая все эти обстоятельства, ни разу не жалели, что пришли в лёгкую атлетику? Могли бы выбрать футбол или хоккей.

— Нет, никогда. Люблю свой вид спорта и ни капли не жалею, что попал в него. Всё-таки я успел поездить по крупным стартам, покайфовать, познакомиться со множеством людей, узнать разные города и страны. В обычной жизни это было бы сложнее. Поэтому я всё равно рад, что такая карьера у меня случилась.

Спасибо брату, что однажды позвал меня с собой на тренировку. Его тренер Виктор Степанович Кравченко, который стал и моим первым наставником, узнал, что я сижу дома без дела, и сказал: «Пусть приходит». Так и закрутилось. К 14 годам нужно было выбирать специализацию, и я решил сосредоточиться на высоте — мне очень нравилось прыгать, да и получалось неплохо. А ещё через несколько лет я познакомился с Сергеем Мочаловым, и он уже предложил в длину перейти.

— Можно сказать, случайная встреча перевернула всю жизнь?

— Рост-то у меня небольшой для высотника, и было понятно, что 2,30, ну, может, 2,35 м — это тот максимум, который можно достичь. А у нас ведь даже на чемпионате России в некоторые годы квалификацию закрывали на отметке 2,32 м. А в финале летали на 2,38—2,40. Так что мы выбрали длину и не прогадали, я считаю. За год с начала тренировок я два звания проскочил — мастера спорта и мастера спорта международного класса. И в 18 лет поехал уже на свой первый взрослый чемпионат мира в Берлин.

— Коленки не тряслись тогда?

— Да нет, хотя я ведь даже без тренера там был. Но мы с ним всё заранее проговорили. Он сказал, что нужно просто посмотреть, как и что там происходит, без оглядки на результат. Я так и сделал: наблюдал, изучал, чтобы быть готовым в следующий раз. И в Тэгу я был уже в финале, занял шестое место, а ещё через два года выиграл. В Берлине в 2009-м золото завоевал Дуайт Филлипс, и я на него тогда смотрел как на звезду, стеснялся подойти.

А в Москве он ко мне сам подошёл после финала и сказал: «Вау, ты умеешь летать!» Очень приятно было такие слова услышать от живой легенды твоего вида спорта. Он ведь выиграл четыре мировых титула и Олимпиаду. К тому же это был его последний чемпионат мира, и он как будто передал мне бразды правления. Но у нас вскоре начались проблемы, а ведь можно было выиграть очень много престижных стартов. Жаль, что мне так и не дали этой возможности.

— В текущем сезоне у вас не пошло. В чём причина? Выгорели окончательно?

— Нет, дело в другом. С прошлой зимы у меня активизировались грыжи в позвоночнике, долго тянулись эти проблемы. Только недавно я пролечился — растяжки, физиопроцедуры, — и сейчас вроде всё хорошо, но я как будто не могу своё тело сейчас найти. После этих многолетних травм вся техника была перестроена. И вот сейчас ничего не болит, а я бегу — будто болит. И пока никак не получается вернуть те свои прыжки, которые были до череды травм. Оказалось, что это ещё сложнее, чем научиться прыгать не совсем здоровым. Как будто упёрся в стену и пытаюсь её сломать. Хотя надо её просто потихонечку, по кирпичику разобрать. Сейчас вот решили с тренером зимний сезон пропустить, чтобы эмоционально перестроиться и начать как будто бы всё заново.

— Последний раз вы улетали за 8 м в январе 2022-го, а в летние сезоны — аж в 2020-м. Верите, что далёкие прыжки ещё возможны?

— Я понимаю, что нет смысла сравнивать сегодняшнее состояние с тем, десятилетней давности. Тогда всё было по-другому: и запал был другим, и молодость играла свою роль. А сейчас уже есть осознание, что карьера подходит к концу, но хочется закончить её красиво. Если уж откровенно, я давно готов поставить точку.

Последнее время всё ждал допуск, чтобы приехать на какой-то крупный турнир, выдать хороший результат и попрощаться. Как бы показать тем людям, которые столько лет держали нас взаперти, что они неправильно поступили с моей жизнью. Это было бы красиво. Но пока такой возможности не представилось, и я продолжаю прыгать. Не столько для себя, сколько для молодого поколения. Чтобы они видели, что нельзя сдаваться.

Кроме того, вся моя жизнь прошла в лёгкой атлетике, и сложно закончить просто так. Но следующий сезон, видимо, будет заключительным. Я очень рассчитываю хорошо подготовиться к Играм БРИКС, показать достойный результат и подвести черту под своей карьерой.

— Уже придумали, что будет дальше?

— Сначала надо будет отдохнуть от спорта, в первую очередь психологически. А потом на свежую голову принимать решения о дальнейшей жизни.