«Мне просто нравится моя жизнь»: Нигматуллина — о возвращении в биатлон, рождении ребёнка и депрессии после Олимпиады

Десять лет назад, когда 19-летняя Ульяна (тогда ещё — Кайшева) выиграла четыре золотые медали на юношеском первенстве мира, став абсолютной чемпионкой, казалось, что ей просто гарантирована в биатлоне яркая взрослая карьера. Но в последующие годы было сложно отделаться от ощущения, что спортсменка большей частью выживает в своём виде. Приспосабливается к каким-то нагрузкам, которые не очень подходят, к тренерам, которые не слишком близки и понятны, к обстоятельствам, которые невозможно изменить. Когда я изложила эти мысли Ульяне на Кубке Содружества в Сочи, собеседница согласно кивнула.

— Всё, о чём вы сказали, очень соответствует моим собственным чувствам. Могу даже назвать причину. Это отсутствие в жизни человека, который бы вёл меня, оценивал ситуацию со стороны, имел бы определённый опыт. К нему я бы прислушивалась на протяжении долгого периода и вместе с ним шла к результату.

— Но ведь подобной практики, если говорить о системе в целом, в биатлоне никогда не существовало. Да и вообще я не уверена, что она могла существовать в таком виде спорта, где всегда приветствовалась командная работа.

— Так действительно не принято, но есть исключения. В последние четыре года я очень хорошо прочувствовала, что процесс может быть организован совсем иначе. 

— Имеете в виду период, когда начали сотрудничать с Ильшатом Нигматуллиным, за которого впоследствии вышли замуж?

— Да.

— В 2016-м, когда в женскую сборную пришёл Валерий Медведцев, мне казалось, что ему вы были готовы полностью доверять. Знаю даже, что сами попросили перевести вас в его группу. Было такое?

— Тогда я вообще не понимала, как устроена система. Только год, как пришла во взрослый биатлон и думала, что главное для спортсмена — находиться в команде и следовать её курсом.

— Хорошо помню ваши слова: «Я вообще склонна доверять людям, сумевшим многого добиться в спорте». Рассуждали, получается, просто: в сборной есть тренеры, которые знают, как прийти к результату, и ваше дело — выполнять всё, что они говорят?

— Естественно. На тот момент мне, наверное, не хватало собственного опыта, чтобы рассуждать иначе.

— Когда стали понимать, что система работает не так, как вам хотелось бы?

— Как это часто происходит у многих атлетов, задумываться о чём-то серьёзном начинаешь, когда опускаешься туда, где есть от чего оттолкнуться.

— Что стало нижней ступенью вашего падения?

— 2019 год, когда не прошла отбор в основную команду. Я занималась с Виталием Норицыным, и уже летняя подготовка по многим причинам сложилась так себе.

— Понимали, в чём дело?

— Это был год после Олимпиады в Пхёнчхане, очень тяжёлый для меня и какой-то несуразный. Было депрессивное состояние, внутреннее выгорание. Ну а после того, как в ноябре я никуда не отобралась, поняла: терять уже нечего. Как раз тогда мы начали работать вместе с Ильшатом.

— И это, получается, оказалось благом?

— Да. Теперь всегда пытаюсь держать в уме, что даже серьёзные неудачи способны помочь изменить жизнь к лучшему.

— Мы с вами почти не общались на ОИ-2018, поскольку там стоял дикий холод и все спортсмены сразу убегали с тренировок в раздевалки. Но у меня тем не менее сложилось впечатление, что депрессивное состояние было уже там. Причём не только у вас одной.

— Это правда. Лично я очень ждала этого праздника. Была в своё время на детских Олимпиадах, представляла примерно, как классно это может быть в варианте настоящих Игр. А тут всё такое серое, холодное, неудобное…

— И сборная — четыре человека против всего мира.

— Да. Сложно было вообще назвать командой столь ограниченное количество людей. Мы изо всех сил старались держаться тогда друг за друга.

— Чтоб не пропасть поодиночке?

— Как минимум. Остаться в той ситуации одному совсем грустно было бы.

— Мне кажется, пережив подобное, большинство задумалось бы: а стоит ли продолжать?

— Я тоже об этом размышляла. Когда стартовал следующий сезон, даже просила дать мне возможность уехать со сборов и не бежать отбор. Казалось, всё, что я делаю, абсолютно бессмысленно. Не хотелось вообще ничего! Но меня уговорили остаться.

— Я могу понять таких биатлонисток, как Ольга Зайцева, Ольга Медведцева, уходивших из спорта чемпионками и возвращавшихся после рождения ребёнка в стремлении вернуть прежние ощущения, снова включиться в борьбу за первые места. Вы возвращались в жизнь, в которой на протяжении многих лет практически не было ничего хорошего со спортивной точки зрения. Зачем?

— Считаю, что такой образ жизни мне очень подходит. Мне действительно нравится жить жизнью атлета!

— Вы мазохистка?

— Похоже, да. Но, честно говоря, участь мамы в декрете не менее тяжела, чем спортивная. Это стало открытием для меня.

— А каким был тот период, когда дочка ещё не появилась на свет?

— Это достаточно классное время, если бы не гормоны. Тогда была почти уверена, что завершу карьеру. Но решила оставить себе время для принятия решения. Не хотела делать какие-то серьёзные шаги на горячую голову. Тем более что сама понимала, насколько сильно гормоны влияют на психологическое состояние.

— Хотите сказать, что были очень капризной беременной?

— Да ужас просто! Плаксивой. Обессиленной, поскольку не тренировалась. Я плакала по любому поводу, да и без повода тоже. Но когда прошло несколько месяцев после родов, у меня появилась чёткая определённость относительно собственного будущего. Я поняла, что хочу вернуться.

— Екатерина Юрлова перед рождением дочери бегала на лыжах в Рамзау едва ли не до самых родов. Соответственно, и к занятиям вернулась спустя несколько недель. Насколько тяжело оказалось вам первый раз поднять себя на тренировку?

— Совсем не тяжело! Мне очень хотелось выбраться из рутины. Другой вопрос, что беременной я вообще не работала: не было ни сил, ни желания. Но через два месяца после того, как появилась Айна, с большим удовольствием вышла на кросс.

— Получается, период приостановки карьеры обнулил все те отрицательные моменты, которые случались до?

— Я просто стала какой-то более размеренной и спокойной. Перестала дёргаться по поводу результата, каких-то бытовых вопросов.

— В одном из интервью вы признались, что несколько раз обращались за помощью к психологам. Что послужило отправной точкой? Неспособность самостоятельно справляться с соревновательными стрессами?

— Нет. Даже при излишнем волнении я никогда не считала, что мне нужна помощь со стороны. Впервые обратилась к специалисту, когда почувствовала бессмысленность спорта и, соответственно, своей жизни в целом. Это было как раз в 2018-м. Второй раз посетила психолога, когда ушла в декрет. Мне требовалось понять, как перестроить себя — перейти из спорта в гражданскую жизнь.

— Оказалось до такой степени трудно?

— Очень. Наверное, такое происходит потому, что вся предыдущая жизнь годами идёт в определённом режиме и ничего другого ты просто не знаешь и не умеешь.

— Ну яичницу-то вы способны пожарить?

— Да. Я не сидела дома, когда ушла в декрет, продолжала учиться в университете. И всё равно чувствовала, как сложно даётся перестроение.

— Это как раз нормально. Когда я закончила карьеру, поймала себя на мысли, что, находясь дома, подсознательно жду, что кто-то уберёт за меня кровать, поставит еду на стол, помоет посуду — так, как это происходит на сборах. Это был момент не очень понятного для меня быта.

— Я тоже была удивлена, что на домашние дела уходит так много времени.

— Но ведь психологи, насколько я знаю, не дают «правильных советов». Они заставляют человека копаться в себе и самостоятельно приходить к тому или иному решению. А это длительный и не всегда простой процесс.

— Первое время я постоянно плакала. Это было моё основное занятие тогда. Собственно, и до того много плакала, когда не хотелось ничего делать после Олимпиады. На тренировках и после, перед сном и когда просыпалась утром — то есть всегда, когда было возможно. Вы абсолютно правильно заметили: работа с психологом не даёт мгновенного решения всех проблем. Она как бы запускает процесс обдумывания, рефлексирования. И сразу легче не становится, результаты могут прийти через длительное время. Это тоже было непросто понять.

— Сейчас все скелеты из шкафов вытащены?

— Думаю, да. Как будто и не было никаких проблем! Наверное, даже не смогу объяснить, почему тогда всё воспринималось настолько остро. Смена обстановки, смена формата работы тоже помогли.

— Ну а сейчас не появляются мысли, что тяжёлую работу проще выполнять в компании, а не в одиночку? Не подумываете о том, как вернуться в сборную?

— Мне кажется, я лучше тружусь, когда нахожусь на индивидуальной подготовке. Даже когда у нас с Ильшатом занятия проходят дистанционно (как, например, было в Сочи до и во время Кубка Содружества), ловлю себя на том, что не менее качественно выполняю на тренировках то, что должна.

— Не ожидала, что Ильшата не окажется с вами накануне первого старта после возвращения.

— Ему пришлось остаться в Тюмени с командой Татарстана, но мы не видим в этом проблемы. У меня был составлен подробный план на все дни сбора, и я ему следовала. Каждое утро сообщала о своём самочувствии, после тренировки мы снова созванивались, обсуждали какие-то вещи. Если что-то шло не так, график корректировали.

— Мне всё же кажется, работа в сборной способна дать спортсмену определённые плюсы в том плане, что все находятся друг у друга на виду. Ты понимаешь, на что способен соперник, какие показатели имеет на тех или иных тестах. Да и постоянный спарринг тоже важен.

— Для кого-то, наверное, всё это имеет первостепенное значение. Но мне было бы тяжело жить в постоянном напряжении изо дня в день. Скорее всего, я истощилась бы чисто психологически. А вот занимаясь самостоятельно, совершенно иначе аккумулировала интерес для участия в соревнованиях, а тренировочный план учитывает мои индивидуальные особенности.

— Антон Бабиков, который принял в текущем сезоне решение перейти на самоподготовку, признался, что бывает очень тяжело работать, не имея врача, физиотерапевта, массажистов. У вас с этими вопросами есть сложности? 

— Я не первый год работаю вне сборной, и нам с Ильшатом удалось неплохо отладить весь процесс. В Ижевске мы в частном порядке подыскали всех необходимых специалистов: есть врач, физиотерапевт, массажист, мануальный терапевт. Когда нахожусь на сборах в составе тюменской команды, медицинское обеспечение организовывает и оплачивает регион.

— В какие суммы выливается подготовка топ-биатлониста, тренирующегося самостоятельно?

— Честно говоря, никогда специально не считала, да и не хочу знать эту сумму в принципе. Мне в этом плане хватило ремонта. Помню, увидела смету — и стало сильно не по себе. Поэтому не хочу даже задумываться на эту тему.

— В вашем сознании существует какая-то возрастная планка, после которой вы хотели бы окончательно поставить точку в карьере?

— Она с каждым годом просто повышается. Сначала, помню, была цифра 24. Мне казалось, что в более старшем возрасте уже бегать не буду. А сейчас мне 29 — и это совершенно не пугает. Главное, накопились ценный опыт и знания. Ни на тренировках, ни на соревнованиях я своих лет не чувствую.

— Но когда вы финишировали в десятке спринта на этапе Кубка Содружества, то были удивлены и даже сказали, что не ожидали оказаться так высоко. А на что рассчитывали?

— Цели как таковой у меня не было. Я реально не ожидала попасть в топ-10, поскольку чувствовала себя тяжело в плане состояния мышц. Они устали, но не так, как это происходило раньше, — очень сильно закислились.

— С самого начала дистанции?

— Нет, в конце. В Сочи опасно бежать быстро с первых кругов, поэтому спринт начала с запасом. Но на последнем, когда уже шла на максимум, ощутила, что не способна прибавить на финише, как делала это раньше. Для меня такое состояние оказалось очень странным, необычным, непонятным. С другой стороны, как раз благодаря двум первым стартам я, возможно, протолкну данное препятствие и, может быть, на чемпионате России в Тюмени уже получится привычно ускориться в концовке.

— Высота Сочи очень многим биатлонистам тяжело заходит.

— Это действительно так. Сколько здесь было соревнований — все давались непросто. Кубок Содружества, как ни странно, получился по ощущениям гораздо более приятным стартом, чем предыдущие. Возможно, потому, что в прошлые разы выступала в более плохом состоянии. Сейчас же мы приехали на Лауру почти за 20 дней — соответственно, было время привыкнуть к высоте, акклиматизироваться. Я вообще люблю тренироваться в горах, если честно.

— А где-то там, внизу, тёплое море, пляж, солнце — не посещают такие мысли?

— Мне гораздо больше нравятся горы. Если выбирать между морем и горами, то однозначно выберу последнее. Причём не только для занятий. Мне кажется, я смогла бы прожить в горах всю жизнь.

— Сейчас, когда вы приняли участие в двух турнирах и поняли, на что способны, задумываетесь о возможных результатах в зимний период?

— Нет. Мне доставляет огромное удовольствие сам процесс. В принципе, я с самого начала старалась настроить себя на работу таким образом. И рада, что это получается.

— Иначе говоря, вы самой себе сейчас нравитесь?

— Я бы сказала чуть иначе: мне просто очень нравится моя жизнь!