«Наиболее ценным были не медали, а атмосфера»: Куличенко о московской Олимпиаде, переливаниях крови и своих отставках

«Олимпиада могла не состояться»

С Валерием Куличенко мы встретились впервые после долгого периода изоляции — в знаменитом Доме на набережной напротив Кремля. Эту квартиру специалист получил как раз после Олимпийских игр в Москве благодаря ходатайству министра спорта СССР Сергея Павлова.

— Готовились мы к той Олимпиаде, конечно, по-страшному. Покойный Валентин Сыч (заместитель председателя Спорткомитета СССР. — RT) держал все команды в кулаке. Регулярно собирал планёрки с участием всех руководителей олимпийских сборных, и этих совещаний тренеры боялись как огня. Потому что он досконально знал всё, что происходит. Если замечал в докладе наставника ту или иную неточность, устраивал публичный разнос, не выбирая выражений.

Главной установкой Спорткомитета тогда была позиция, что за всё происходящее в команде несёт ответственность старший тренер. Поэтому личные наставники в сборных не должны были вообще находиться. Единственным исключением был Николай Малышев, работавший с Татьяной Казанкиной, которая как двукратная олимпийская чемпионка монреальской Олимпиады была на особом счету. Кроме неё, у специалиста тренировались ещё две спортсменки, поэтому мы и пошли на такой шаг.

— Правда ли, что в ходе Олимпиады в Москве вы отказались получать знак заслуженного тренера СССР?

— Не совсем. Тогда ведь звание заслуженного тренера, как и звание заслуженного мастера спорта, давали только за олимпийскую победу или за две на чемпионате мира. Когда Надежда Олизаренко выиграла золото на дистанции 800 м с мировым рекордом, заместитель председателя Спорткомитета СССР Валентин Сыч мне сказал: мол, готовься, получишь значок на утренней торжественной линейке — была такая традиция. Вот я и попросил присвоить награду её личному наставнику Борису Гноевому, который в своё время нашёл эту спортсменку и довёл до уровня мастера спорта, прежде чем она попала ко мне в сборную. Сыча я тогда уговорил, хоть и со скрипом. Сам позвонил Борису, сделал ему пропуск в Олимпийскую деревню. А уже в самом конце Олимпиады это звание вручили и мне.

— В исторических архивах существует записка Леонида Брежнева в адрес Константина Черненко, в которой он выражал большие сомнения в необходимости Игр — слишком они затратны и непредсказуемы с точки зрения политических диверсий. Даже предлагалось рассмотреть на политбюро вариант отказа с уплатой штрафа.

— Вполне допускаю, что Олимпиада действительно могла бы не состояться, если бы не председатель Спорткомитета Сергей Павлов. В то время его политический вес был невероятно велик, к тому же именно он добился права проведения Игр-80 в Москве. Действительно ходили слухи, что генсек был не в восторге, хотя мне кажется, что на самом деле этот вопрос всерьёз не обсуждался. Всё-таки СССР по тем временам был грандиозной спортивной державой, да и сама Олимпиада стала для страны потрясающим праздником. Рыдали ведь все, когда олимпийский мишка улетал в небо на церемонии закрытия. А открывал соревнования наш легкоатлет Виктор Санеев — сделал круг по «Лужникам».

— Санеев стал на тех Играх вторым, хотя знаменосца сборной, как и факелоносца, негласно выбирали из числа атлетов, которые не должны потерпеть поражение ни при каких обстоятельствах. Когда на Олимпиаде в Сеуле было решено доверить знамя 20-летнему Александру Карелину, от руководства борцовской команды требовали чуть ли не гарантию, что этот спортсмен выиграет золото.

— К тому времени Санеев был трёхкратным олимпийским чемпионом, поэтому его и выбрали. Когда в 2000 году я привёз команду на Олимпийские игры в Сидней, то специально разыскал Виктора, который уже много лет жил в Австралии, и пригласил его в команду — познакомить с ребятами. Он тогда, кстати, и рассказал, как по собственной глупости проиграл в Москве эстонцу Яаку Уудмяэ — чиркнул шипами по земле во время тройного прыжка.

— Правда, что специально подготовленные служащие «Лужников» во время состязаний копьеметателей настежь открывали противоположные ворота стадиона, чтобы сквозной поток воздуха нёс советские снаряды дальше?

— История красивая, но не думаю, что она реальна. Наверное, таким образом можно добиться преимущества в пару-тройку сантиметров. Но наш Дайнис Кула выиграл тогда у Сергея Макарова более полутора метров, а тот, в свою очередь, опередил немца Вольфганга Ханиша на 2,92 м. Так что сказки всё это. Другой вопрос, что под конец Игр, когда у советских легкоатлетов было уже под четыре десятка медалей и они продолжали сыпаться, тот же Сыч смеялся — мол, успокойтесь уже, хватит выигрывать… Мы же просто радовались, понимали, что сделали для страны великое дело.

— Были ли основания предполагать, что результат окажется настолько выдающимся?

— На него тогда работали очень много людей. Года за два до Игр всем главным и старшим тренерам было велено составить списки спортсменов, которые могли претендовать на медали, с тем, чтобы их курировали ведущие специалисты Академии наук. Это касалось прежде всего медицинских вопросов, связанных со здоровьем людей, с их восстановлением и, соответственно, способностью показывать высокие результаты.

— У вас не было опасения, что методы могут оказаться запрещёнными?

— В тот период многое было разрешено. Например, считался абсолютно легальным метод гемотрансфузии, когда у спортсмена забирался определённый объём крови, она обрабатывалась на центрифуге, обогащаясь эритроцитами, а перед стартом возвращалась тому же самому человеку. У наших ребят на каком-то из последних предолимпийских сборов тоже кровь взяли, но вы помните, какая во время Игр стояла погода?

— Было очень жарко?

— Именно. Мне тогда позвонил тренер серебряной медалистки Игр-1972 в Мюнхене в беге на 800 м Ниёле Сабайте. Литва в те времена имела хорошие контакты с Западом, и информации, в том числе относительно фармакологии, у их специалистов было достаточно много. Он меня и предупредил, чтобы ни в коем случае не позволял делать моим девчонкам переливания, потому что на жаре вязкость крови сильно повышается и сердце перестаёт справляться с её проталкиванием.

Перед Олимпиадой от Сыча поступила команда отправить всю команду в институт крови, чтобы сделать спортсменам обратное переливание. Пришёл к Валентину Лукичу и сказал, что делать этого не стану, объяснил причину. Он долго на меня кричал, топал ногами, и в итоге я получил право поступить так, как считаю нужным. Но в случае неудачного выступления женщин я немедленно пишу заявление об уходе и оставляю свой пост.

— Наверняка были и такие, кто подчинился?

— Были. Не стану называть имена, но ни один из спортсменов, кому сделали переливание, не сумел показать результат — люди еле доползали по той жаре до финиша. Не знаю уж, нужно ли об этом сейчас говорить.

— Но фармакологическими методами всегда пользовались все ведущие спортсмены мира.

— Это действительно так. Сейчас, например, стало известно, что британцы в ходе Игр-2012 использовали экспериментальный препарат, разработанный для спецназа США и позволяющий повысить выносливость и стрессоустойчивость. В своё время у нас для этих же целей применялся бромантан, созданный для советских солдат в Афганистане. Всё это было и есть, никуда от этого не денешься.

— Многие из подобных препаратов сейчас проходят по разряду терапевтических исключений.

— Когда подобная практика в спорте только появилась, мы оказались в сложном положении: врачей, способных профессионально разбираться в этом направлении, в стране не нашлось, а весь мир двинулся именно этим путём. Тогда мы и отстали. К сожалению, у нас до сих пор нет сильных спортивных медиков. Что они могут порекомендовать атлету? Только то, что им выдадут. Вот и рекомендуют одно и то же и спринтерам, и марафонцам, и метателям. Разве так можно?

«Казанкина написала на меня донос»

— Какую медаль московской Олимпиады вы бы назвали самой ценной?

— Наверное, спринт, где Людмила Кондратьева выиграла у двух немок. На самом деле наиболее ценным на тех Играх были не медали, а атмосфера соревнований: все уверенные в себе, все смеются, нет ни одного хмурого лица.

— И ни одного ЧП за всю Олимпиаду?

— Удивительно, но не случилось. Понятно, что все сборные сопровождали ребята в погонах, но это внимание не было навязчивым. Не так, как бывало на других соревнованиях за границей, когда в последний день команду везут на три часа в громадный торговый центр и заранее предупреждают, что неявка на обратный автобус приравнивается к побегу и будет иметь для каждого из опоздавших тягчайшие последствия. И ты мчишься по этому магазину сломя голову, покупаешь что-то на ходу, не слишком всё это рассматривая.

На чемпионате мира 2001 года в Эдмонтоне, где я впервые обыграл американцев, помню, повёл своих девчонок в магазин, где торговали евреи-эмигранты. На эмоциях говорю: «Можете купить здесь себе всё! И дублёнки, и водолазки модные, и что угодно!» И вдруг слышу тихий голос над ухом: «Валерий Георгиевич, вы слишком далеко заходите». Повернулся — никого рядом нет, только чья-то спина удаляется.

— Как вы реагировали на разговоры о том, что медали московской Олимпиады не могут считаться полноценными, поскольку там не выступали спортсмены из США?

— Мы ведь уже тогда предполагали, что не поедем на следующие Игры. Должна была быть ответная реакция на бойкот Москвы, ведь отношения с США были очень жёсткие, штыки в штыки. Получается, что и в Лос-Анджелесе олимпийские победы были не слишком полновесными. Понятно, что всё это обсуждалось, но говорили так: золотая олимпийская медаль — она и есть золотая медаль, никто её не отнимет. И ордена за них давали, и премии.

— Насколько серьёзной на Олимпиаде-80 была фармакологическая поддержка наших сборных?

— За всю медицину в нашей команде вплоть до 1996 года отвечал Григорий Воробьёв, и работал он совершенно автономно: нас, тренеров, к этой кухне просто не подпускали. И каждый личный наставник что есть сил старался Грише понравиться, чтобы его спортсмен был включён в список на первоочередное получение тех или иных препаратов.

— Запрещённых?

— Почему? Абсолютно легальных — тех, что использовались для восстановления. Просто спортсменов было очень много, а количество качественных импортных медикаментов лимитированно. После того как Воробьёва в 1996-м выгнали за слив на Запад всей информации по бромантану, он уехал в США к сыну. Спустя какое-то время тот поместил его в дом престарелых, где он и умер.

Ходили разговоры, что сын якобы располагает дневниками, в которых отец расписывал фармакологическую программу на протяжении всех лет, что работал в сборной. Эта байка довольно широко гуляла по стране, и многие боялись — ведь никто не знал, что именно получали спортсмены. Но я в эту историю не верю. Если бы у Гриши действительно имелась такая информация, он бы сам её продал, так как всегда был слишком жаден до денег.

Что до нарушений, в 2001 году у нас поймали Ольгу Егорову: её первая проба, взятая в ходе Золотой лиги в Париже, дала положительный результат на эритропоэтин. А проба Б, которую тестировали там же, во Франции, этого не подтвердила — ничего запрещённого в ней не нашли. Президент Всероссийской федерации лёгкой атлетики (ВФЛА) Валентин Балахничёв был категорически против того, чтобы мы везли её в Эдмонтон на чемпионат мира, хотел перестраховаться. Но я всё-таки сделал это, получив разрешение президента IAAF Примо Небиоло. И Ольга выиграла золото на дистанции 5000 м.

— Не побоялись выставлять на столь крупный турнир спортсменку с подмоченной репутацией?

— Тренер Ольги поклялся, что ничего запрещённого ей не давал. Я ему поверил. Хотя в те годы конкуренция за попадание в сборную была такой высокой, что многие личные наставники были готовы идти на что угодно.

— В 2007 году Балахничёв убрал вас из команды именно за допинг…

— На самом деле причина была совершенно иной. Валентин неоднократно звонил мне после случившегося, извинялся за то решение. Не буду углубляться в подробности, но давайте просто взглянем на статистику: на пяти Олимпийских играх, где я готовил спортсменов, они прокололись дважды, и оба раза в Афинах. В толкании ядра у нас тогда была дисквалифицирована Ирина Коржаненко, которую тренировал муж-тяжелоатлет и которая, я знаю это наверняка, выезжала на Игры, имея абсолютно чистые анализы. Затем под отстранение попала Светлана Кривелёва, чьей непосредственной подготовкой тоже занимался супруг.

— Но Кривелёву отстранили лишь пять лет спустя.

— Да, на повторной перепроверке проб и отняли бронзу. На этом всё. На чемпионате Европы 2006 года в Гётеборге мы получили 34 награды — 12 золотых, 12 серебряных и десять бронзовых медалей. Этот рекорд держится по сей день и не знаю, будет ли когда-либо побит. Все российские допинг-пробы с того чемпионата проверяли и сразу после выступлений, и через пять лет, и через восемь — ничего не нашли. В 2007 году я ушёл из команды. На Играх в Пекине мы потеряли из-за допинга 11 наград, а ещё через четыре года в Лондоне — 13. А ведь Балахничёв на тот момент был вторым человеком в мировой лёгкой атлетике.

— Как можно было так бездарно сдать все позиции?

— Я тоже этого не понимаю. С другой стороны, всё логично. Балахничёв в последние годы своей работы выжигал всё вокруг себя: убирал специалистов, в которых видел опасность для себя лично. Панически боялся, что кто-то метит на его место. Ну а сейчас имеем то, что имеем.

— После московской Олимпиады вас убрали из сборной почти на 12 лет, несмотря на выдающийся результат. Чуть позже своего поста лишился председатель Спорткомитета Павлов. У вас есть объяснение, почему произошли те отставки?

— На меня, и я знаю это точно, написала донос в ЦК КПСС Казанкина. Видимо, не могла простить, что на чемпионатах СССР её постоянно обыгрывала моя жена Валентина Герасимова. Вот мне и предъявили слишком авторитарные методы руководства и спустили сверху мнение ЦК, что будет правильнее уйти. А в целом, полагаю, банальная зависть к успеху.

— Такое ощущение, что руководству страны была важна только домашняя Олимпиада. Провели её успешно, а дальше хоть трава не расти.

— Возможно, так оно и было. С другой стороны, в то время ведь довольно часто тасовали людей на руководящих постах. Невзирая ни на какие заслуги.

— А вы действительно были чрезмерно авторитарны?

— Командой всегда нужно управлять, держать её в руках. Спорт в плане дисциплины — та же армия. Для того чтобы идти в атаку или отбиваться, нужно иметь план действий, подробнейшим образом разработать его со своим штабом. А вот после этого любой шаг вправо или влево — расстрел. Жёстко, но только в этом случае можно рассчитывать на успех.

— Помните свой самый непедагогичный тренерский поступок?

— Интересный вопрос. Я, наоборот, всегда говорил всем своим спортсменам, что они — самые лучшие, самые великие. Что только они способны добиться выдающейся цели. Хотя однажды было дело — отхлестал девчонку по щекам прямо перед финалом чемпионата мира. С ней случилась истерика за считаные минуты до старта. Приводил в чувство таким способом.

— И чем дело кончилось?

— Медалью…