«Марк рисует как хочет и катается так же»: Соколовская — о рекордах и триумфе Кондратюка, его волнении и мышлении

— До начала чемпионата Европы постоянно муссировались слухи о том, что любая неудача российских одиночников может повлиять на состав олимпийской команды. Была ли у вас уверенность в том, что Марка Кондратюка это не коснётся?

— Я вообще не слишком волновалась на этот счёт. Единственное, что реально меня беспокоило, — чтобы ничто не помешало моему спортсмену показать всё то, что мы с ним наработали. Про места при этом мы не думали совершенно. Хотелось просто хорошо выступить, откататься не хуже, чем это было на чемпионате России. Что касается олимпийского отбора, у нас даже причины не было переживать на эту тему. Марк — чемпион России, здоров, полон желания кататься. Почему нас должно было что-то напрягать?

— Хоть какие-то поводы для волнения у вас в Таллине до начала соревнований возникали?

— Нет. На тренировках Марк катался хорошо, мне всё нравилось. Мне вообще нравится смотреть, как он катается. Марк к тому же отличается от большинства спортсменов, он другой.

— В чём именно другой?

— Любит, когда на него смотрят. Чем больше болельщиков, чем больше людей на трибунах, тем больше энергии он получает. Я даже по глазам Марка это вижу. Почему перед чемпионатом Европы мы на неделю уехали на сбор в Новогорск? Да потому, что там было кому на нас смотреть, а нам было для кого кататься. Тренировались мы на одном льду с парниками, с танцорами, так что Марку не было скучно.

— Александр Самарин в этом отношении другой?

— Да. Он может тренироваться в одиночестве.

— Дебютантам свойственно, приехав на крупные турниры, испытывать столь сильный стресс, что соревноваться они начинают уже на тренировках. Кондратюка эта участь не постигла?

— В том-то и дело, что мы с ним не нервничали. На чемпионате России в Санкт-Петербурге стресс был действительно велик. А вот после того как Марк отобрался в команду, мы с ним договорились, что дальше будем просто идти по накатанной. Ничего не хотеть, ничего не планировать, а просто делать свою работу максимально хорошо. Не чужую, а свою. Ну да, меня часто спрашивают об Олимпиаде, чего мы от этих соревнований ждём. Но что я могу по этому поводу ответить? Я никогда в жизни на Олимпиаде не была, как и Марк. Так зачем же мы будем раньше времени по этому поводу волноваться?

— В отношении чемпионата Европы вы как ученика настраивали?

— Не поверите — никак. Мы просто поменяли город, поменяли каток, обстановку, увидели новых людей. Для Марка реально очень важно, чтобы за него болели, поддерживали.

— Он, кстати, признался, что сильно волновался перед произвольной — так, что даже устал от этого.

— Волноваться он умеет. Как и я, собственно, поэтому я и старалась делать всё от меня зависящее, чтобы не зацикливаться на выступлениях. Это бывает сложно. Очень. Да и потом я прекрасно понимала, почему именно старт беспокоит Марка. Дело не в том, что это чемпионат Европы или какой-то там отбор. Просто на чемпионате России у нас получилось установить определённую и довольно высокую планку результата и не хотелось оказаться в Таллине ниже. Хочется же всегда идти по нарастающей.

— То, что Марк, победив в Таллине, так сильно увеличил свой личный рекорд, для вас важно?

— Совершенно нет. Я даже не знаю, если честно, на сколько именно баллов он его увеличил. Для меня, как для тренера, это неважно.

— А что важно?

— Что Кондратюку поставили третий уровень сложности за дорожку шагов и за вращение. Да и выезды на прыжках оставили желать лучшего. А это означает, что работы у нас с ним непочатый край.

— Кстати, вы сами успели понять, почему Кондратюку снизили уровни сложности?

— Конечно. Я боялась, если честно, что за дорожку нам влепят второй. Почти не было работы корпуса, видимо, так сказались усталость и напряжение. Эмоции шли откуда-то из глубины, а тело почти не шевелилось. А на вращении случилась другая ошибка. Марк, видимо, уже так сильно настраивался на прыжки второй половины, что поторопил элемент.

— Вам не показалось, что в финале у Марка закончились силы ещё в середине программы, после второго четверного сальхова?

— Мне показалось, что сил не осталось уже после первого четверного тулупа.

— Страшно не стало?

— Конечно, стало. Подумала даже, что первый из тройных акселей Марк прыгнет, а вот второй — вряд ли. Но он вытащил.

— Так спасать приземления фигуриста на тренировках учат?

— Конечно. Одним словом тут не расскажешь.

— Так я вас одним словом и не ограничиваю.

— Для этого я учу Марка выкатывать программы, когда он уже не хочет и не может их катать. Обычно это происходит вечером в воскресенье. Понедельник у нас выходной, поэтому суббота и воскресенье, когда максимально накапливается усталость, для нас самые важные дни. Я порой вижу, что спортсмен реально уже загружен и не в состоянии выносить нагрузку, но какими-то шутками-прибаутками вынуждаю его это состояние преодолевать. Марк, как мне кажется, даже не всегда понимает, чего я добиваюсь.

— Сейчас все программы у фигуристов до такой степени насыщены элементами, что бывает некогда перевести дух по ходу программы. В постановках Кондратюка место для отдыха предусмотрено?

— С этим у нас всё в порядке. Как раз после вращения можно постоять, отдохнуть, «попить водичку»…

— Я, вообще-то, про соревнования говорю.

— Так и я про соревнования. В программе у нас заложена пауза, где Марк нагибается и словно зачёрпывает водичку из ручья. В этот момент он приходит в себя, восстанавливает дыхание. Так что всё просчитано.

— Какие чувства вы испытывали, стоя у борта в момент финального выступления?

— Просто стояла, не в силах пошевелиться. И верила, что всё будет в порядке.

— Вы что-то крикнули Марку по ходу катания.

— Честно? Не помню. Что я могла кричать? Наверное: «Не отдавай!» Не знаю даже, слышал ли это Марк, никогда не спрашивала его об этом. Хотя обычно я вообще молчу. Иногда смотрю на других тренеров, которые как-то жестикулируют у борта, и думаю: «Наверное, и мне так нужно». Но каждый раз просто цепенею и отключаюсь.

— Принято считать, что волнение тренера передаётся спортсмену.

— Так кто же его видит, моё волнение? Я этого не показываю. Шучу, разговариваю о чём-то отвлечённом. Того же Кондратюка особенно отвлекать вообще не требуется. Он всегда смотрит все соревнования, с самого начала. Включает телефон и ходит с ним везде. Мне это даже нравится, потому что в какой-то момент я поняла: как бы ни катались соперники, Марка это мотивирует. Чем выше чужие результаты, тем более мощно у него нарастают эмоции, помогают настроиться на собственный прокат.

— Тема олимпийского командного турнира в ваших разговорах присутствует?

— Нет. Мы вообще не поднимаем этот вопрос. Скажут ехать — поедем. Не скажут — не поедем.

— А теоретически Кондратюк способен прокатать четыре программы подряд?

— Почему нет? Если кто-то другой катает, то почему не можем мы? Я вообще не вижу проблем в том, чтобы утром откатать короткую программу, а вечером — произвольную. На тренировках мы делаем это постоянно, раза четыре в неделю.

— Между короткой и произвольной программой в Таллине вам прокаты не снились?

— Упаси бог. Я вообще в последнее время сильно поменяла своё отношение к соревнованиям. Перестала дёргаться. Даже сейчас у меня нет внутреннего восторга: «Ух ты, Олимпиада!» Да, попасть на Игры классно. Но это всего лишь соревнования.

— Вы принимаете какие-то меры, чтобы свести к минимуму контакты с окружающим миром?

— Конечно. Например, я запрещаю ездить на общественном транспорте. Марк живёт за городом, и, к счастью, у его мамы есть возможность привозить сына на тренировки. В крайнем случае она отправляет с Марком водителя. Гулять по Таллину сейчас не возбраняется, но, разумеется, с соблюдением всех возможных мер, чтобы обезопасить себя от возможных контактов. Знаю, Марк собирался пройтись после соревнований по музеям.

— Вы же наверняка были на персональных выставках Кондратюка.

— Да, конечно.

— Существует ли какая-то связь между тем, как ваш ученик рисует и как катается?

— Вы знаете, да. Это внутренняя свобода. Он рисует как хочет и катается так же. В конце произвольной программы, например, упал на колено. Такого у нас в постановке не было, а вот в Таллине появилось. И не факт, что не появится что-то ещё. В этом опять же весь Марк: ему постоянно нужно придумывать что-то новенькое.

— Тамара Москвина всегда придерживалась правила: поставить показательный номер таким образом, чтобы фигурист мог выйти в нём за рамки правил, сделать то, чего нельзя на соревнованиях. А по какому принципу выбираете постановки вы?

— У нас всё проще. Поскольку у Кондратюка во второй половине программы стоят два четверных сальхова, наша задача — довести этот элемент до абсолютного автоматизма в любых условиях: в темноте, при сценическом свете, при орущей публике. Поэтому в показательном номере эти сальховы мы и прыгаем.