«Иногда бывает очень страшно прыгать в воду»: Терновой — о травме головы, длинных ногах и кумире детства

— Вас уже несколько лет называют едва ли не самым талантливым молодым прыгуном страны, но при этом недавний чемпионат России в Пензе, если не ошибаюсь, стал всего третьим стартом в карьере, на котором вы исполнили все свои прыжки без единого срыва.

— Не ошибаетесь. Первый раз такое получилось у меня в 2016-м, причём тоже в Пензе и тоже на чемпионате России. Второй раз мне удалось чисто исполнить всю программу в 2020-м на Кубке России. Такое действительно запоминается: в большинстве случаев хоть раз, но я ошибался.

— Ошибки случаются на каком-то конкретном прыжке?

— Не сказал бы. Хотя самый проблемный элемент существует — это три оборота назад согнувшись со стойки на руках. Я был очень рад, что в Пензе этот прыжок у меня получился.

— Причину, по которой возникают ошибки, найти пытались?

— Анализировал, да. У меня немножко проблемное начало в прыжках с рук — не хватает резкости, плюс длинные ноги… Выкручивать выкручиваю, но это очень тяжело. Поскольку всё это сидит в подсознании, добавляется ещё и психологический груз. Но я пытаюсь над этим работать.

— Вы начинали прыгать в Пензе у очень хороших и опытных специалистов — Татьяны Лукаш и Александра Борисова. Почему решили уехать?

— Москва — это другие возможности, карьерный рост. Из этих соображений я и решил попробовать поменять свою спортивную жизнь, посоветовавшись с родителями. Стал тренироваться в ЦСКА у Раисы Гальпериной.

— Сложное было решение?

— Если честно, да. Да. Мы долго думали, не могли решиться на этот шаг. Москва любит деньги, в Пензе жизнь обходится намного дешевле. Тем более что папа с нами не переехал, остался в городе. Уехали только мы с мамой и сестра. Первые три года снимали квартиру, на которую уходили почти все средства, и это был реально трудный период. А потом нам повезло — нашли очень выгодное предложение и купили собственное просторное жильё.

Психологически тоже было непросто. Постоянно давила мысль: а вдруг у меня ничего не выйдет? Ради чего тогда я уехал в другой город, поменял тренера? Родители тоже добавляли давления. Так или иначе они постоянно обсуждали, правильно ли я тренируюсь. Получится ли у меня добиться результата, выйти на серьёзный профессиональный уровень? Мама и папа у меня спортом не занимались, поэтому, естественно, какие-то вещи приходилось им объяснять.

— Что именно?

— Что у меня профессиональный тренер, которая уже воспитала чемпиона мира и призёра Олимпийских игр. Что Раиса Дмитриевна прекрасно знает, что и как делать. Ну а потом появились первые высокие результаты, благодаря которым сам я тоже внутренне успокоился, понял, что мы движемся в правильном направлении. И уже не реагировал на какие-то разговоры дома.

— Многие считают, что вы давно заслужили право выступать на главных стартах и что только какое-то невезение мешает вам попасть в сборную. А как смотрите на собственную карьеру вы сами?

— Возможно, в чём-то действительно мне не слишком везло, но, скорее, просто чего-то не хватало: мастерства, опыта, психологической устойчивости. Чуточку здесь, чуточку там. Наверное, поэтому в самый ответственный момент я проигрывал, а вовсе не потому, что звёзды как-то не так встали или плохой судья в бригаде попался.

— Какая из неудач особенно обидна?

— Чемпионат России перед Олимпийскими играми в Токио. Я проигрывал Виктору Минибаеву пять или шесть баллов, заключительный прыжок сделал очень хорошо и даже успел обрадоваться, что попал на Игры. А вышло, что нет. Проиграл совсем немного, и по условиям отбора второе место не позволяло мне оказаться в олимпийской команде. Отходил от тех соревнований очень долго, был психологически полностью опустошён.

— Так сильно хотели поехать на Олимпиаду?

— Очень. И до сих пор хочу.

— Случались периоды, когда хотелось бросить тренировки?

— О, да. Прекрасный пример — чемпионат России, когда мне было 15 лет. Незадолго до этого я получил травму колена, долго её лечил, причём каждый новый врач ставил свой диагноз, отличный от предыдущего. Я продолжал прыгать, чтобы хоть как-то успеть подготовиться к соревнованиям, но ничего не получалось. Не было никаких сил, соответственно, я не выкручивал прыжки, а меня продолжали гнать: «Давай, давай, давай…» Вот тогда очень хотелось опустить руки и уйти из спорта вообще.

— Что удержало?

— Родители. Они никогда не принуждали меня к тому, чтобы я продолжал тренироваться, но вот как-то сумели в тот момент подобрать правильные слова.

— Шрам на вашей голове — запретная для обсуждения тема?

— Да нет, просто меня никто никогда об этом не спрашивал.

— Как бывшая прыгунья в воду, я очень хорошо представляю себе характер травмы и знаю, что очень немногие возвращаются после подобного на вышку. Давно это с вами случилось?

— После юношеской Олимпиады-2018. Когда я уже тренировался в Москве, мы с тренером решили усложнить произвольную программу — вставить в неё два новых прыжка: полтора оборота авербах (назад из передней стойки. — RT) с тремя с половиной винтами и три оборота авербах со стойки на руках. Три с половиной оборота назад из передней стойки я к тому времени уже делал, и мне понравилась сама идея: во всём мире сразу три авербаховских прыжка, то есть третьего класса, никогда не делал на вышке ни один спортсмен. Это было бы красиво. Особенно впечатляюще, по моим соображениям, мог бы выглядеть винтовой прыжок: я худой, ноги длинные… Вот я и загорелся.

— И встали на вышке на голову?

— С винтами как раз проблем не возникло. А вот когда мы стали отрабатывать начало прыжка со стойки на руках на небольшой высоте — с трёхметровой платформы, я на голову и прилетел. До этого тоже были случаи, когда я прыгал близко к краю платформы, но не критично. А тут…

На самом деле, я до сих пор не знаю, как всё произошло. По словам тех, кто это видел, я сильно задел край вышки головой, потерял сознание и камнем пошёл на дно. Но сам не помню даже того, как поднимался на вышку. Последнее, что осталось в памяти, — как стоял под душем на бортике бассейна и готовился к прыжку. Потом — щёлк… и чернота. Пришёл в себя в кабинете врача: везде кровь, все вокруг бегают, руками машут, что-то кричат. Потом меня привезли в больницу, зашили рану. В общей сложности я провёл в больнице десять дней, ещё два месяца не прыгал, ну а потом снова собрал программу и на Кубке России стал четвёртым или пятым.

— Всё равно не понимаю, как вам удалось вернуться после такой травмы.

— На самом деле, мне повезло: я реально ничего не помнил. Поэтому, когда голова зажила, просто продолжил тренироваться как ни в чём не бывало. Даже удивительно: после ударов о вышку все, как правило, стараются уйти как можно дальше от снаряда. Я же делал свои 3,5 оборота авербах иногда ближе к платформе, чем обычно, и не чувствовал этого. Вообще не было страха. Но тот прыжок со стойки на руках я больше никогда не пробовал. Да и смысла не было. Максимум, что это могло мне дать, — дополнительные 0,1 в коэффициенте трудности. Не стоит того.

— Могли бы описать, что чувствует спортсмен, когда впервые идёт на незнакомый прыжок?

— Иногда это очень страшно. В моей жизни такое случалось дважды. Один раз, когда мы были на сборе на «Круглом», я делал три оборота назад со стойки на руках и потерялся в воздухе. Спустя месяц пошёл делать этот же прыжок дома в Пензе: не передать словами, какой ужас испытал, прежде чем заставил себя прыгнуть. Второй раз мне было дико страшно, когда из своего пензенского бассейна в Буртасах я приехал в ЦСКА. А там низкие потолки, темно… Смотрю на вышку с бортика, а в голове одна мысль: как вообще оттуда прыгнуть вниз можно? Но начал тренироваться и обнаружил с большим удивлением, что бассейн хоть и кажется мрачным, на самом деле вообще не страшный. И ориентироваться в нём легко, и прыгать комфортно.

— Вышка — ваша единственная специализация?

— С трамплина я тоже прыгаю, но просто для того, чтобы переключиться. Зацикливаться на одном снаряде в нашем виде спорта нельзя — голова закипеть может. Да и неправильно прыгать только с вышки. Это слишком загружает мышцы, забивает их, соответственно, выше риск травмироваться.

— В мои времена норма прыжков за две дневные тренировки составляла 100—150 попыток. Сколько получается у вас?

— Пока жил в Пензе и тренировался у Лукаш и Борисова, мы прыгали много: до 50 раз с вышки за одну тренировку и до 80 — с трамплина. Сейчас я прыгаю меньше. По 30—40 попыток.

— Что сложнее, прыгнуть 30 раз с десятки или 30 раз туда подняться?

— Ха! Хороший вопрос. Для вышечника, на мой взгляд, однозначно сложнее второе. Пока поднимешься, пока вытрешь полотенцем руки и ноги, а ведь ещё и отдышаться нужно. Особенно неприятно, когда подниматься приходится по вертикальной лестнице. И руки устают, и ноги тяжёлыми становятся.

— Слишком длинные для прыгуна в воду ноги не создают вам проблем?

— Только в одном прыжке — три оборота назад согнувшись со стойки на руках, о котором мы говорили в самом начале. А в целом мне очень нравится, как выглядят со стороны мои прыжки. Длинные ноги в нашем виде спорта — это всегда очень зрелищно. По этой причине мне всегда нравилось, как прыгает Илья Захаров.

— А вообще идеал прыгуна в воду в вашем сознании существует?

— Да. Захаров. Илья — вообще мой кумир, всегда им был. Причём мне нравилось смотреть, как он прыгает не только с трамплина, но и с вышки.

— Прыгать в воду с вышки — это кайф или работа?

— Когда что-то не получается, никакого кайфа точно нет. Хочется сразу всё бросить, пораньше уйти домой с тренировки, вообще не приходить в бассейн какое-то время. А вот когда набирается форма, ощущения становятся совершенно другими. Бывает, засаживаешь прыжок и думаешь: эх, были бы соревнования, как бы сейчас народ свистел и хлопал… Идеальный вход в воду — тоже непередаваемое ощущение. Иногда даже не чувствуешь сопротивления воды — пробиваешь поверхность, как игла.

— Что доставляет вам больше удовольствия — синхронные прыжки или индивидуальные?

— Когда побеждаешь в личном первенстве, это гораздо круче по ощущениям, чем синхронная или командная победа. Поэтому, собственно, я уделяю индивидуальным прыжкам больше времени.

— Как долго пришлось притираться в синхронных прыжках к Александру Бондарю, с которым вы сейчас выступаете в дуэте?

— Я когда-то мечтал именно о том, чтобы прыгать с Сашей. На 10-метровой вышке он был лидером сборной, поэтому, конечно же, хотелось попробовать себя в тандеме с лучшим. И с самой первой тренировки у нас всё стало получаться.

— Соответствовать такому партнёру тяжело?

— Не сказал бы. Когда речь идёт о сложных вращениях, на первый план всегда выходят собственные задачи. Иногда просто нет возможности ориентироваться на партнёра — думаешь только о том, чтобы банально выкрутить прыжок. К тому же я прыгаю взрослую программу не так долго, как Саша, — всего два года. Что касается отработки синхронности на более простых элементах, есть тренеры, которые снимают каждую тренировку на планшет, показывают нам, как тот или иной прыжок выглядит со стороны, мы тут же вносим какие-то корректировки.

— Умение быстро вращаться поддаётся тренировке или это врождённое качество?

— Скорость вращения, как ни странно, очень сильно зависит от того, насколько сильные у прыгуна руки. Потому что именно руками ты как бы поджимаешь себя в воздухе и в положении согнувшись, и в группировке. Как только я начал серьёзно работать в зале — подтягиваться, отжиматься, работать с железом, — сразу стал быстрее крутиться. В этом году мы занимались такой работой на сборе в Сочи, и, по моим ощущениям, это реально давало результат.

— Ваша нынешняя произвольная программа — это максимум? Или можно усложнить какие-то составляющие?

— Усложнить можно. Другой вопрос, нужно ли?

— И каков ваш ответ?

— На самом деле, мне хотелось бы попробовать сделать с вышки один прыжок.

— Какой именно?

— Четыре с половиной оборота вперёд из задней стойки. Знаю, что это сложно и в определённом смысле опасно, потому что проходить приходится буквально в миллиметрах от края платформы, чтобы успеть выкрутить все обороты. А второй раз оставлять голову на вышке как-то не хочется. Но так или иначе об этом прыжке я постоянно думаю. Хотя пока далёк от мысли когда-либо вставить его в программу.

— А прыгать вы собираетесь долго?

— Всё зависит, конечно же, от здоровья, но хотелось бы до 30 или 35 лет. Время покажет, насколько это реально.

— Могли бы одним словом сформулировать, что самое классное в вашем виде спорта?

— Побеждать.