«Выглядели как итальянская семья»: Рублёва — о совместной работе с мужем, современных танцах и габаритных фигуристках

— На протяжении очень многих лет я стараюсь понять, чего не хватает российским танцевальным дуэтам, чтобы побеждать. Почему при всей своей техничности и работоспособности они зачастую уступают иностранным соперникам даже в визуальном сравнении?

— Здесь, наверное, нужно отталкиваться от того, что танцы на льду — это вкусовщина. Кому-то нравится, чтобы было громко, ярко, броско, вычурно, и это тоже, согласитесь, может принести результат.

— Соглашусь. Но при этом лично на меня наиболее сильное впечатление в этом сезоне произвело катание Василисы Кагановской и Валерия Ангелопола, которых впервые вывела на взрослый уровень Анжелика Крылова, а также Анны Щербаковой и Егора Гончарова, которые выиграли в Перми юниорский чемпионат страны под вашим руководством. Чисто интуитивно возникает ощущение, что они другие. И что дело здесь не только в удачно поставленной программе.

— Хорошая программа — это немаловажный аспект. Но в целом мы в своём тренерском коллективе стремимся именно к тому, о чём вы сказали. Очень много об этом разговариваем. Наш большой плюс, как мне кажется, заключается в том, что у нас собрана большая тренерская команда — и все мы смотрим в одном направлении. Одинаково думаем, одинаково оцениваем какие-то вещи.

У нас чудесный хореограф Катя Виноградова, с которой мы очень давно работаем. Перед каждыми сборами мы садимся вместе и подробнейшим образом обговариваем, над чем будем работать, чего хотим добиться. В этом году, например, говорили о том, что не хотим давать Ане и Егору классику, от которой все устали, не хотим ничего фольклорного, как это было в прошлом году. Хотим что-то такое, что способно увлечь ребят, полностью их захватить.

— И появились «Шахматы»?

— Я бы не говорила о какой-то отдельно взятой программе. Мы начали очень много работать на контакт, на ощущение и понимание себя, на актёрское мастерство. К нам на каток как-то приходил папа Кати, очень хороший актёр Владимир Виноградов. Он посмотрел нашу тренировку и сказал, что ему очень приятно видеть на льду работу, которая ведётся не просто через спорт, а через осознание того, что ты делаешь и как ты это делаешь.

— Вот я и пытаюсь понять, в чём дело: в уникальности самих спортсменов или тренерском подходе к процессу в целом?

— Это всегда целый комплекс факторов. Спортсмен должен быть не просто талантливым, но слышащим, готовым принять позицию тренера и не боящимся заглянуть чуть глубже в себя, в своё собственное понимание танца. Но и тренер точно так же должен понимать, какой результат он хочет увидеть, а от чего уйти.

— От чего хотите уйти вы?

— От движения ради движения, когда перед спортсменом ставится задача просто исполнить определённый набор элементов и жестов. Мне хотелось добиться, чтобы мои фигуристы понимали, что именно они хотят каждым своим движением показать, объяснить и передать зрителям. Чтобы взаимодействие между партнёрами было максимальным и при этом максимально естественным.

— Иначе говоря, чтобы на льду был танец, а не театр?

— Ну почему? «Шахматы» — это ведь тоже достаточно театральная история. Весь вопрос в исполнении. Если заниматься сравнениями того, что происходит в танцах сейчас, и того, что было раньше, через все наиболее топовые программы последних лет красной строкой идёт слово «современно». Ведь всё современное искусство в самом широком смысле этого слова — балет, театр, танцы на паркете, на льду, хореография в целом — просто-таки семимильными шагами ускакало вперёд.

Нужно уметь идеально чувствовать своё тело, уметь им управлять, передавать все нюансы эмоций, не выпадая при этом из музыки и драматургии. Это уже совсем другая история даже в сравнении с временами, когда каталась я сама.

— Смотрите, какой получается парадокс: тренеры, которые десятилетиями используют в своей работе хорошо отработанные технологии, способны очень быстро добиваться со своими спортсменами определённого уровня результатов. Но в то же время они фактически создают вокруг себя всё более и более закостенелую скорлупу, выйти за пределы которой с возрастом становится просто страшно.

— Пробовать что-то новое всегда в какой-то степени страшно, но тут уж каждый должен решать для себя сам, готов ли он рисковать. Я в своё время, уже став тренером, много думала: в чём сила монреальской школы? Пришла к выводу, что как раз в этом: они не боятся идти на риск. В частности, в том, чтобы переносить современную хореографию с паркета на лёд.

— Имеете в виду знаменитый Vogue Габриэлы Пападакис и Гийома Сизерона?

— Не только. Сейчас же тысячи различных направлений: танцуй что хочешь. Я где-то прочитала, что идея короткой программы французов в стиле Vogue принадлежала Мари-Франс Дюбрей, и Габриэла с Гийомом её поддержали. Мне кажется, когда люди за такое берутся, особенно в олимпийском сезоне, это сильный ход. С другой стороны, если ты классно катаешься, прекрасно координирован, почему не браться? Но главное для меня в катании Пападакис и Сизерона заключается даже не в этом. А в том, что они досконально понимают, что и зачем делают на льду. Именно к этому я стремлюсь, работая со своими спортсменами.

— Если бы Щербакова и Гончаров при том же самом качестве катания остались в Перми вторыми, вас бы это расстроило?

— Не буду лукавить: мы ехали на первенство России бороться за первое место, понимая, что у нас очень сильные соперники, которые имеют определённый вес, имя. Аня с Егором выиграли в этом сезоне все свои старты, но не со всеми соперниками они до выступления в Перми пересекались. При этом у меня не было амбиций кому-то что-то доказать. Всё-таки победа на первенстве России — это не предел наших тренерских мечтаний, а всего лишь определённый этап работы. А результат просто показывает, насколько хорошо мы с этой работой справились.

— Мимо вас наверняка не прошли скандальные обсуждения судейства в одиночном катании, которые начались с подачи Евгения Плющенко. Тем, как судьи сработали в Перми в отношении ваших дуэтов, вы довольны?

— На этом чемпионате — да. Если у меня возникают те или иные вопросы, а такое, безусловно, случается, всё-таки человеческий фактор в нашем виде спорта никто не отменял, всегда стараюсь выяснить после соревнований, чем руководствовался тот или иной арбитр. Задаю вопросы технической бригаде, линейным судьям, то есть пытаюсь получить какой-то фидбэк, чтобы понять, над чем работать.

— А если не согласны с услышанным мнением?

— Никогда этого не озвучиваю. Какой резон? Если я обращаюсь к человеку, то делаю это затем, чтобы услышать его мнение, а не чтобы поспорить, кто из нас прав. Это же он сидит за пультом, а не я. Значит, моя задача сделать всё возможное, чтобы мои спортсмены ему понравились. Я сама в своё время сдала экзамен на технического специалиста, время от времени сужу российские турниры и знаю, что моими оценками тоже бывают недовольны. Но это нормально, особенно в танцах. Если люди готовы идти на диалог и обращаются ко мне с какими-то вопросами, я всегда готова объяснить, почему поставила ту или иную оценку.

— Что такое сидеть за пультом с психологической точки зрения?

— Для меня это непросто. Как человек, который когда-то катался сам и знает, как больно бывает сталкиваться с несправедливым решением, я очень боюсь допустить такую несправедливость по отношению к кому бы то ни было.

— В этом плане тяжело находить общий язык с теми, кто сам не катался профессионально?

— Бывает сложно. Это при том, что сама я абсолютно нормально отношусь к критике, иногда коробят чужие формулировки. Хочется, чтобы судьи, высказывая какие-то вещи, были более деликатны по отношению к спортсменам и тренерам. Никогда не следует обесценивать чужую работу.

— Что самое сложное в работе, когда находишься по ту сторону бортика в качестве тренера?

— Не сомневаться в себе. Ещё я очень боюсь потерять способность оценивать свою работу максимально объективно и беспристрастно. В этом плане нам, правда, несколько проще, когда начинаются внутренние метания, поскольку вокруг — команда.

— Но метания всё же случаются?

— Обычно мы не сходимся в каких-то вещах с мужем (Сергеем Плишкиным. — RT). Я порой начинаю влезать в постановочный процесс, объяснять, что тот или иной элемент нужно поставить не сюда, а в какое-то другое место. Но у нас же есть Иван Александрович (Шефер. — RT), который прекрасно справляется с нами обоими. С Сергеем, на самом деле, невозможно поссориться, но на первых порах наши с ним отношения, когда шли постановки, выглядели просто как итальянская семья. Всё было очень эмоционально, шумно, дети обожали на это смотреть. Наверное, думали, что дома мы с Сергеем бьём тарелки друг другу об голову.

— Между делом вы успели ещё и ребенка завести.

— После того как Щербакова и Гончаров выиграли чемпионат России, я получила шутливое сообщение от коллеги, причём мужчины, что рождение ребёнка совершенно очевидно пошло мне в плюс и надо будет тоже попробовать. Период, когда я ждала сына, вообще очень сильно всем пошёл на пользу. Я стала спокойнее, большей частью сидела за бортом, не вмешиваясь в процесс, в связи с чем Сергей начал чувствовать себя как постановщик намного увереннее.

— Почему после окончания собственной карьеры вы с Иваном Шефером не захотели остаться в бригаде Ирины Жук и Александра Свинина?

— Мы были безмерно благодарны своим тренерам за возможность начать работать под их крылом, да и вообще за всё то, что они дали нам в спорте. Точно так же я всегда буду благодарна Елене Кустаровой и Светлане Алексеевой, у которых мы с Иваном катались до того, как перешли к Свинину и Жук. Благодаря им мы очень многому научились в танцах.

После окончания собственной карьеры мы, кстати, приняли предложение Иры и Саши остаться в команде и работать с совсем маленькими парами, получали большое удовольствие от этой работы, но нам довольно быстро стало тесновато на одном льду. Появились какие-то собственные задумки, которые не всегда возможно реализовать, работая под началом более опытных специалистов.

Имелся и финансовый аспект. У Ивана к тому времени уже появился ребёнок, нужно было содержать семью, а на маленькой группе много не заработаешь. Поэтому мы сели вместе с нашими тренерами, поговорили и приняли решение.

— Уходить в самостоятельное плавание было страшно?

— Очень. Тем более что никто не давал нам никаких гарантий, и рассчитывать мы могли только на себя. Договорились о работе с директором школы в «Сокольниках» Светланой Петровной Любушиной. У нас был совершенно безудержный азарт и желание чего-то добиться, но это был конец августа — самое неподходящее время для того, чтобы начинать как-то самоутверждаться. Все дети, которые летом приходили на просмотр, уже разошлись по другим группам, так что нам с Иваном достались те, кого никуда не взяли.

Контраст по сравнению с теми детьми, с которыми мы работали у Свинина и Жук, был настолько сильным, что я в отчаянии как-то сказала Ивану: мол, никогда даже подумать не могла, что буду начинать самостоятельную тренерскую работу вот с такого.

Тем не менее к концу зимы у нас сложилось несколько вполне рабочих дуэтов, которые выступали на соревнованиях и даже не были там последними.

— Когда Елена Кустарова с Олегом Овсянниковым остались третьими на олимпийском отборе в 1993-м, мне запомнилось, как Татьяна Тарасова сказала: «Одним выступлением они проиграли в танцах всю свою жизнь». Ваше поражение в Санкт-Петербурге в 2009-м тоже воспринималось как конец жизни?

— Да. Момент отчаяния был у меня тогда очень сильным. Формально мы продолжали готовиться к чемпионату Европы в качестве запасных, сидели на базе в Новогорске, периодически туда приезжало какое-то начальство нас просматривать, но в один из дней я просто сказала: «Вань, давай уедем?» Реально почувствовала тогда, что, если мы не выберемся из этой обстановки хотя бы на несколько дней, могут случиться какие-то совсем непоправимые вещи.

— Уехали?

— Да, на пять дней на море. Втроём. Я, Ваня и его жена. Но даже потом, когда мы уже официально завершили карьеру, я какое-то время не могла смотреть соревнования. Всё это очень долго крутилось в голове.

— Что испытываете сейчас, рассказывая о том периоде?

— Сейчас я иногда думаю о том, что все тяжёлые ситуации, которые происходили в моей собственной жизни, определённо сделали меня сильнее. Так что если вы спросите, хочу ли я отмотать историю назад и что-то в своей жизни поменять, то нет, не хочу.

— То есть вообще никогда не жалели, что так рано завершили карьеру?

— Я с удовольствием покаталась бы ещё несколько лет, если бы была такая возможность, но Иван Александрович уже настолько погрузился в семейную жизнь, что выдёргивать его оттуда было нереально. А с другим партнёром я себя просто не мыслила.

— Вы уже дважды, хоть и шутливо, назвали Шефера по имени-отчеству. Означает ли это, что в вашем тренерском коллективе он неформально главный?

— Это ещё со спорта пошло. Я стучалась в дверь мужской раздевалки перед выходом на лёд и звала: «Иван Александрович...» Всех это очень тогда забавляло. Что до главенства, формально я считаюсь в нашей команде первым тренером, Шефер — вторым, но большинство решений мы обсуждаем и принимаем коллегиально, со всем нашим штабом.

— В танцах на льду до сих пор бытует мнение, что пара должна скатываться на протяжении многих лет, прежде чем начнёт добиваться первых значимых результатов.

— Мне кажется, это всегда очень индивидуальная история. Когда у нас в группе появились Женя Лопарёва и Джоффри Бриссар, они, помню, встали в пару и сразу поехали так, словно катались вместе всю жизнь. Та же история с Щербаковой и Гончаровым. У Егора было много партнёрш, но стоило ему на первой же тренировке взять Аню за руку, стало очевидно, что эти двое нашли друг друга. Для них обоих важно чисто по-человечески понимать друг друга, верить друг другу, поддерживать.

— А как же разговоры о том, что в танцах чуть ли не все способны подраться, едва уйдя со льда?

— Это неправда.

— Скажите ещё, что таких примеров вы не знаете.

— Почему же, знаю. Много о чём слышала, много чего наблюдала собственными глазами. Но мне кажется, что подобные отношения сильно усложняют совместную работу. Идеальный вариант — когда спортсмены выходят на лёд с ощущением, что во всём мире друг у друга есть только они. А для этого нужно быть уверенными в том, о чём я уже сказала. В поддержке, в понимании, в принятии человека таким, какой он есть. Возможно, всё дело в том, что я сама выросла именно в такой паре, поэтому и рассуждаю таким образом.

— Из тех, кто сейчас выступает по ту сторону границы, кого могли бы выделить?

— Не могу ответить. Что-то нравится у одних, что-то у других. Очень жду чемпионат мира, хочу посмотреть на всех вместе в рамках одних соревнований. По мне, это будет очень интересно.

— Вас не настораживает тот факт, что в танцах даже на самом высоком уровне начинают появляться достаточно крупные по телосложению партнёрши, не испытывающие никаких комплексов по поводу собственных габаритов, и эта тенденция того и гляди затронет Россию?

— Ну это точно не про нашу страну. У нас всё-таки слишком устоялось понимание, что партнёрша должна быть тонкой, звонкой и прозрачной. Это чёткая подсознательная позиция, которую, думаю, не вытравить ничем.

— Сами настрадались из-за этого изрядно в своё время?

— Не сказала бы. Хотя был момент, когда я с большим трудом договаривалась с собой по поводу каких-то вещей. Иван Александрович, когда мы с ним катались, всегда был сухим, поджарым, а на мне очень быстро нарастала мышечная масса. Даже работу вне льда в связи с этим приходилось сильно ограничивать. Помню, Александр Васильевич (Свинин. — RT) мне как-то сказал: «Катя, надо бы подсушиться, иди бегать». Потом взял меня за бедро, пощупал мышцу и задумчиво так говорит: «Нет, бегать мы, пожалуй, больше не будем...»

Зато, когда я закончила кататься, излишние мышцы быстро спали, и только на этом сразу ушло 4 кг.

Другой вопрос, что сейчас тренеру приходится быть в этих вопросах максимально деликатным. Не так давно мы общались на эту тему с психологом, и она сказала, что 95% тех, кто к ней обращается, — это люди с расстройством пищевого поведения.

— Своих спортсменов вы взвешиваете?

— Да, дважды в неделю, в понедельник и пятницу. Но даже если вижу цифры, которые меня не устраивают, всегда нахожу способ сказать об этом так, чтобы не унизить человека. И тем более это никогда не становится в нашей группе причиной скандала. Если с нами такая схема работала, сейчас уже она не приносит желаемого результата. Тренер должен быть для своего подопечного прежде всего партнёром.

— А вы отдаёте себе отчёт в том, что фигуристы, достигнув первых успехов, могут захотеть уйти от вас с Иваном к более именитым специалистам просто за более высоким судейским ресурсом?

— Такое в нашей практике уже было — и не единожды. Причём во всех вариантах. Кто-то ставил нас в известность заранее — иногда ведь людей вынуждают уйти сложившиеся обстоятельства. Кто-то уходил совсем некрасиво. Танцы на льду — это вообще очень неоднозначная история в плане человеческих взаимоотношений, витиеватая. Лично я считаю, что каждый тренер рано или поздно обязательно находит своего спортсмена. И наоборот. Поэтому подобные ситуации не выбивают меня из колеи. Если все тренеры, все специалисты трудятся в одном направлении и с максимальной отдачей, результат не может не прийти.