«Мы существовали в параллельных вселенных»: Смольский — о характере Алимбековой, тренировках на износ и «ноле» на Играх

— Буквально за пару минут до начала нашего интервью тренер российской сборной Андрей Падин, проходя мимо, обмолвился: мол, работаешь-работаешь летом, нарабатываешь какие-то качества, но вылетает неделя соревнований из-за мороза — и подготовка сводится к нулю. Насколько для вас критичны подобные паузы?

— Андрей Викторович, наверное, преувеличил немного. Когда много работы сделано, лишний день отдыха точно не помешает атлету. Конечно, физическая активность должна быть. Но и возможность полноценно отдохнуть, думаю, только на пользу пойдёт.

— То есть с палками вы в Тюмени по морозу не бегаете?

— Бегаем. Некоторые тренировки проводим на снегу до полутора часов. И чтобы не замёрзнуть, конечно, прибегаем к таким вещам, как бег с палками либо классикой. Коньком не ходим, так как слишком холодно.

— Большинство биатлонистов российской сборной почти сразу разъехались в более тёплые места. То, что вы застряли в Тюмени, — вынужденная необходимость?

— Не то чтобы застряли. Выступление на этапе Кубка России у нас планировалось давно, соответственно, были забронированы места в гостинице, билеты на самолёт, трансферы и так далее. Когда этап отменили, мы рассматривали самые разные варианты. Но из-за этого теряется очень много денег... У нас же здесь вся команда. Даже если бы лично я планировал куда-то уехать, то в радиусе доступности — везде мороз. Поэтому мы и приняли решение: не будем дёргаться, не будем лишний раз организм вводить в стресс. Проделали определённую работу, которую позволяла погода. Два дня, которые наиболее морозные, было решено провести в зале. Думаю, мы ничего не потеряем.

— Не так давно я разговаривала с олимпийской чемпионкой Наташей Терентьевой о периоде, когда ей было 22 года и она не могла даже отобраться на чемпионат мира. А в 23 уже боролась за медали на Олимпиаде. Причиной столь резкого скачка она назвала смену тренера. У вас ведь тоже была похожая история за пару лет до Игр в Пекине?

— Да, в очень нужный момент в белорусскую команду пришёл Андрей Падин и принёс свой план. Тяжёлый, монотонный, сложный. Но который имел последствия в виде наград. Видимо, как раз тогда всем нам в силу молодости была нужна нагрузка, которая могла бы спровоцировать именно скачок. Главное, что организм, в том числе и мой, был готов к большой, изнуряющей работе.

— Думаю, в этом плане все спортсмены устроены одинаково. Когда тренер предлагает запредельную нагрузку, подсознание спрашивает: «На кой чёрт?» — и начинает сопротивляться.

— Не скажу, что та нагрузка свалилась на меня совсем уж внезапно. До того, как начать работу, мы общались с Падиным целый год. Он тогда не занимался нашей функциональной подготовкой, был тренером по стрельбе, но постоянно пытался донести до нас какую-то нужную информацию. Рассказывал, почему нужно тренироваться так много и тяжело, почему спортсмен должен уставать от этой работы, что это даёт. То есть он объяснял каждую тренировку, заранее предупреждая, какое именно состояние будет после неё. Зачастую всё сходилось, соответственно, мы верили.

— Ваше олимпийское серебро в индивидуальной гонке — закономерность или великая удача?

— Что-то между. В тот год я набрал очень хорошую форму, хотя осенью пропустил две тренировочные недели из-за болезни. Андрей Викторович тогда тоже реагировал достаточно эмоционально. Мол, всё потеряно, вся работа, которая была сделана, ушла в ноль, ничего не будет работать. Но в итоге я вернулся в прежнюю колею, начал показывать результаты. Все гонки реально были в удовольствие. Тренировочный объём, который мы сделали, готовясь к сезону, настолько превосходил тот, который давали старты, что соревнования я воспринимал как разгрузку. И та гонка в Пекине... Я постепенно к ней шёл.

— Это был первый «ноль» в карьере на больших соревнованиях?

— В гонке с четырьмя огневыми рубежами — да. На контрольной тренировке осенью я стрелял «ноль», и Андрей Викторович тогда мне сказал: «Попробуй сохранить это чувство, запомнить его». Потом было много гонок, где я стрелял качественно, и я действительно запоминал те моменты.

— Но ведь и провальные гонки у вас в том сезоне случались?

— Были, да. На этапе Кубка мира в Оберхофе, где я сделал четыре промаха в спринте, в Антхольце. Там я как раз терял вот это стрелковое чувство. На Олимпиаде была очень тяжёлая погода: мороз, ветер, высота, прочие сложности. Но мы тренировались, не обращая внимания ни на что. Самое интересное, я выходил на индивидуальную гонку, вообще не думая о медалях. Хотелось просто качественно отработать. Плюс повезло с погодой.

— До сих пор с содроганием вспоминаю китайские реалии в этом отношении.

— Как раз в тот день погода была к нам благосклонна. Помню, просыпаюсь: на улице светит солнце, тепло. Было холодно, да, но не настолько, как в предыдущие дни. Мне кажется, этот момент сыграл важную роль.

— С какими мыслями выходили на заключительную стрельбу?

— Отчётливо помню то состояние. Было реально тяжело, очень холодно. В этом плане высота 1,7 тыс. м не щадит атлетов. Я подходил на рубеж с мыслью: «Сейчас 30 секунд передохну». То есть думал не о том, что нужно максимально качественно отработать, а о том, что у меня есть время немножко перевести дух. А когда отработал, передали, что я лидером ушёл на финишный круг.

— На меня произвело впечатление, как болезненно отреагировала на своё пятое место в индивидуальной гонке Динара Алимбекова. Ну да, если бы она не промахнулась на заключительном рубеже, была бы чемпионкой. Но ведь точно так же мог не промахнуться кто-то из тех, кто был впереди неё в той гонке. У мужчин случаются столь острые реакции?

— Если говорить о Динаре, в тот момент она была готова победить. Поэтому и расстроилась до такой степени, проиграв. Это биатлон, азарт — он всегда захлёстывает. Делают ли такие умозаключения мужчины? Да, делают. И я, бывает, открываю протокол и думаю: где бы был, если бы на один раз меньше промахнулся. Часто так делал, когда мы бегали на Кубке мира. Знаю, молодых спортсменов такие сопоставления сильно подстёгивают и мотивируют улучшать качество стрельбы.

— Иногда я в шутку говорю, что олимпийский чемпион — это диагноз. Если мужчина собирается взять в жёны спортсменку, имеющую этот титул, ему следует очень хорошо подумать. Как вам кажется, золотая медаль, которую Алимбекова завоевала в эстафете в 2018-м, сказалась на её характере?

— В некотором смысле, наверное, да. Человеку, особенно юному, после больших побед зачастую начинает казаться, что он не такой, как все. Но у Динары, к сожалению, да и к счастью тоже, случились два сложных года после той Олимпиады. Которые немного вернули её на землю. Я бы сказал, у неё неплохой характер. И восприятие мира нормальное. Она понимает, что по-прежнему есть к чему стремиться, что все вокруг такие же люди и спортсмены.

— Я правильно понимаю, был период, когда вы смотрели на будущую жену со стороны и думали: ну какая же зараза…

— Если говорить откровенно, был такой момент. Просто в те годы мы существовали как бы в параллельных вселенных, несмотря на то что одногодки. Абсолютно разные жизни, абсолютно разное восприятие мира. Для меня Динара была скорее как картинка из телевизора.

— Вас не угнетает публичность нынешней жизни?

— Зачастую бывает, кто-то перегибает палку, да. Приглашают очень много куда, причём каждую неделю. Но в силу собственной занятости всегда есть отговорка: я на тренировке. Хотите — приезжайте в «Раубичи», снимайте. И в интернете я стараюсь публиковать только тренировки. Даже когда у нас с Динарой появился сын, изначально я был против, чтобы Динара выкладывала какие-то семейные картинки в сети. Но потом смирился.

— Многие сильные спортсмены столкнулись в нынешних реалиях с тем, что быть лидером, не имея перед глазами ориентиров, стало неимоверно сложно.

— Соглашусь. Мы ведь тянулись прежде всего за лидерами мирового уровня. И росли за счёт этого. По себе могу сказать, наиболее сильно прогрессировал, когда боролся именно с топовыми атлетами. На сегодняшний день приходится постоянно придумывать какие-то конкретные цели, чтобы сохранить эту мотивацию.

— Например?

— Одна из моих задач в новом сезоне заключается в проверке своих способностей, к примеру, в стрельбе. Есть моменты, которые можно улучшить, и в лыжном ходе. Но у меня есть неплохой ориентир — Эдуард Латыпов.

— И цель — обыграть Латыпова на финишном круге?

— Да. Думаю, Эдуард тоже ставит перед собой какие-то цели.

— Например, не позволить Антону Смольскому обыграть себя.

— А почему нет? Думаю, только такие цели нас сейчас и стимулируют на тренировки. Для меня сейчас нет проблем с мотивацией как раз потому, что я начал задавать себе вопросы. Как смогу прогрессировать в стрельбе, в функциональных возможностях, в силовых? За счёт каких тренировок это можно сделать, за счёт каких манипуляций с оружием? Если уж сложилось так, что мы сейчас в изоляции и соревнуемся только друг с другом, почему бы не попробовать более быструю стрельбу, быстрый подход к рубежу?

— Я бы сказала, изоляция — это вообще хорошее время для любых экспериментов.

— Да. Вот мы и пробуем отойти от шаблона, изменить способы подготовки к соревнованиям, своё состояние проверить.

— Мы так или иначе постоянно говорим о том, что биатлон — это абсолютная непредсказуемость и выиграть может кто угодно из первой, а то и из второй десятки. В то же время есть такие спортсмены, как Уле-Эйнар Бьорндален, Мартен Фуркад, Йоханнес Бё. То есть люди, для которых их победы — это не стечение обстоятельств, а норма. Это вопрос уникального природного таланта или всё-таки какая-то другая работа?

— Думаю, дело в том, что талант, который есть у топовых атлетов, завязан на большую систематическую работу, которая подразумевает как минимум большое финансирование. Взять тех же норвежцев. Они могут позволить себе купить любую вещь каждый год. Станки для структур, специальное оружие, новые патроны определённого калибра. За счёт этого им становится проще побеждать. Понятно же: то, чем смазывают лыжи белорусы, не сравнится с тем, чем это делают норвежцы. Хотя зачастую на том же Кубке мира у нас лыжи ехали не хуже. Особенно в олимпийском сезоне.

— Когда смотришь со стороны на того же Бьорндалена или Фуркада, иногда складывается впечатление, что это люди вообще без слабых мест. А с точки зрения профессионального биатлониста, у них есть слабые места?

— Думаю, у каждого человека они есть. К примеру, Йоханнес остался в тени на первом этапе Кубка мира в Эстерсунде (занял 18-е место в спринте и 15-е в гонке преследования. — RT), и сейчас, думаю, он будет искать все возможные способы, чтобы вернуться на подиум и побеждать снова. Здесь многое зависит от того, насколько человек внутренне готов к поражению, какие выходы из ситуации он будет искать. Некоторых, возможно, такие вещи способны сломать.

— Вы сейчас смотрите гонки Кубка мира?

— В основном мужские. Хотя женские иногда тоже. Мне, к примеру, интересно, за счёт чего добавляет Франциска Пройс.

— И за счёт чего же?

— Пока разбираюсь. Немцы, по моему мнению, добавили за счёт быстрой и качественной стрельбы. Она всегда была у них качественной, но они сумели ещё на пару секунд спрогрессировать в этом компоненте.

— Не раз слышала, что тот же Мартен Фуркад очень не любит, когда на первой стрельбе кто-то оказывается рядом с ним. Замечали такое?

— Когда ты на рубеже не один, это действительно немного отвлекает.

— Но вас же учат на тренировках не обращать на это внимания?

— Парадокс в том, что по-настоящему научиться этому можно только во время соревнований. У меня, например, был случай в 2017-м, когда на юниорском чемпионате мира я пришёл лидером на третью стрельбу в гонке преследования и отработал на рубеже на три штрафных круга. На заключительную приехал, по-моему, вторым или третьим — и ещё два круга получил. Благо как-то доехал до финиша, бронзу вырвал. На тот момент я умел качественно стрелять стоя, подтверждал это на всех соревнованиях, а тут впервые случился срыв. И только из-за того, что за мной следом на стрельбище пришёл ещё один человек и встал рядом.

— То есть вместо того, чтобы сосредоточиться на своих действиях, вы стали слушать, как он стреляет?

— Скорее полезли ненужные мысли в голову. Что ты можешь победить, а этот человек может тебе помешать. В таких случаях просто забываешь о своей главной миссии — качественной работе.

— Мне, как человеку довольно далёкому от биатлона, совершенно непонятно, как, например, можно отстрелять по чужой мишени или перепутать лёжку и стойку, как на моих глазах это однажды сделала в Оберхофе Дарья Домрачева. Или прийти на рубеж, забыв зарядить обойму, как Никита Поршнев в Ханты-Мансийске. Неужели можно настолько отключиться?

— Когда много стартов уже пройдено и накоплена определённая усталость, можно вообще забыть, какая именно у тебя гонка. Иногда заходишь на рубеж и думаешь: какой он у тебя — второй, третий или четвёртый? Такое бывает, когда работаешь на износ. Организм, получается, всю энергию тратит на мышцы, а мозг не успевает оперативно включаться. Если брать случай с Домрачевой, мне кажется, она тогда просто перепутала, на какой рубеж пришла.

Что касается стрельбы по чужой мишени, мы зачастую нарабатываем миллионы раз одну и ту же изготовку. Те рубежи, которые приравниваются к международным стандартам, более или менее схожи, но всё равно у них бывают отличия. Где-то может быть смещён угол прицеливания или сама установка чуть смещена. Ты делаешь автоматическое движение, и ствол ложится в чужую мишень. Из-за усталости не всегда следишь, какой номер указан сверху на установке. А вот то, что спортсмен не зарядил обойму, — это очень сильный косяк, большой.

— В котором виноват только он сам?

— Для профессионального биатлониста это, конечно, недопустимо. Сам я перед гонкой проверяю несколько раз, сколько у меня обойм заряжено, сколько мне нужно. Это стандартная процедура — зарядился, проверил. Перед стартом опять проверил, не повредил ли, не выпало ли что-то, не оставил ли где-то там, в бачке.

Хотя по молодости оплошности случались. В 2017-м на самом первом из этапов Кубка мира в Эстерсунде меня заявили в сингл-микст бежать с Ириной Кривко, сейчас она Лещенко. Партнёрша справилась отлично, передаёт мне эстафету, и я бегу с Мартеном Фуркадом. Отстрелял лёжа с двумя запасными патронами, прихожу на стойку — и обнаруживаю: у меня осталось всего два «допа», один где-то выпал. Поднимать руку и просить патрон — не вариант, сингл-микст слишком скоротечная гонка. Значит, надо стрелять без права на ошибку. И как-то попал, закрыл мишени.

После того случая у меня при себе всегда больше запасных, чем нужно. Для них делаются специальные отверстия в винтовке, у меня их восемь штук.

— Бегать в России или дома — есть разница?

— Дома бегать сложнее. Мы очень много времени проводим летом в «Раубичах», соответственно, много постоянных болельщиков. Так что на домашних стартах больше давления. Но есть и плюсы. У нас немного другой снег, он побыстрее. Хотя тоже палка о двух концах. Наш снег, как правило, рыхлый и сыпучий. По нему очень сложно передвигаться, особенно в подъём. В той же Тюмени или Хантах снег твёрдый, крепкий. С другой стороны, если ты физически и психологически готов, бегать везде комфортно.