«Злость — это точно не про меня»: Лысенко — о мотивации в секторе, Олимпиаде в Париже и желании побить рекорд страны

— Когда ваша дисквалификация только начиналась, да и потом, когда вы возобновили тренировки, наверняка рассчитывали на несколько другое продолжение карьеры. Отстранение от международных стартов сильно подкосило мотивацию?

— Знаете, с того момента, как начался отсчёт дисквалификации, я три года вообще не тренировался. Мне ведь поначалу грозила десятка. Во всяком случае именно этим сроком меня пугали люди из World Athletics. А что такое десять лет? Однозначно окончание карьеры. О каких бы то ни было прыжках можно было просто забыть. Но через три года у меня появились швейцарские адвокаты, потом российские. На самом деле во всей этой истории больше всего мне помогли именно они. Совсем молодые ребята, которые сначала работали с Евгением Загорулько, а потом подключились к моему делу. Они и добились того, что мне дали всего четыре года.

— Кто оплачивал услуги западных юристов?

— Никто. Я до сих пор должен им огромную сумму. Мы изначально договаривались, что все долги я буду погашать частями, как только выйду на международные старты. Сейчас адвокаты периодически продолжают мне писать, требуют оплату, а как и где я могу заработать денег, чтобы с ними рассчитаться? Никак и нигде.

Что касается тренировок, к тому времени, как было вынесено решение, мне оставалось год-полтора до выхода. Вот месяцев за шесть до окончания дисквалификации я и начал тренироваться. Прямо жаждал прыжков. Хотя в какой-то момент, пока длились разбирательства, совсем уже было опустил руки, не видел смысла продолжать прыгать. Нашёл работу, вообще не до тренировок стало. Но, когда получил возможность снова приходить в зал, понял, до какой степени соскучился по соревнованиям. Очень хотелось доказать, что все, кто списывал меня со счетов, неправы. Читал уничижительные комментарии людей, с которыми вроде раньше нормально общался, и это заводило всё сильнее и сильнее. Очень мотивировало.

— По чему вы скучали сильнее всего?

— Наверное, по ощущению прыжка. По эмоциям, когда разбегаешься. Особенно на соревнованиях, когда просишь публику поддержать тебя. Меня это всегда заводило, заводит и сейчас. Помогает прыгать высоко.

— Вы начали довольно лихо, прыгнув за 2,30. Самого не удивил столь мощный старт?

— Удивил очень. И подстегнул. На тренировках я брал максимум 2,25. И то еле-еле.

— То есть ничего не предвещало триумфа?

— Не то слово. Думал: «Господи, я сейчас выйду в сектор — и что?» Изводил себя этими мыслями, а вышел в сектор — и сразу 2,31. Ну а дальше пошло-поехало. На втором турнире прыгнул 2,34, третьим стартом отобрался на Спартакиаду. Но из-за болезни (я так думаю, поскольку ехал соревноваться, переболев «короной») взлетел всего на 2,28. Но всё равно выиграл.

— Получается, что главная цель всех ваших нынешних выступлений — заработать денег и расплатиться с адвокатами?

— Такие деньги, выступая в России, вряд ли заработаешь. Это не Бриллиантовая лига. Я очень надеюсь на самом деле, что у меня получится расплатиться. Но пока мне даже нечего ответить людям.

— По меркам прежней жизни сколько потребовалось бы выступлений, чтобы погасить долг?

— Если бы я вышел на тот заработок, который имел до дисквалификации в 2018 году, хватило бы двух-трёх стартов. Я всё это просчитывал на самом деле. Отдавал себе отчёт, что могу не сразу выйти на прежний уровень, соответственно, может потребоваться больше времени. Но это не пугало. Понимал: главное, чтобы была возможность выступать. Но что уж сейчас об этом говорить.

— Практически во всех олимпийских видах спорта российским атлетам сейчас выплачиваются довольно неплохие призовые. Для некоторых они даже выше, чем можно было бы заработать, принимая участие в международных соревнованиях. Эти деньги хоть в какой-то степени компенсируют невозможность выступать на тех же Олимпийских играх?

— Я бы говорил здесь, наверное, о том, что глобально нынешняя ситуация никак от спортсменов не зависит. Соответственно, нет никакого смысла грузить себя такими вопросами. Надо радоваться тому, что происходит здесь и сейчас. Есть возможность соревноваться, зарабатывать хоть какие-то деньги. Появились новые турниры, спортсменов приглашают, платят хорошие призовые. Это в любом случае лучше, чем ничего.

— Психологи часто говорят, что принять те или иные трагические для себя события человек никогда не способен сразу. Он должен пройти несколько стадий, прежде чем наступает принятие реальности. В отношении Олимпийских игр вы испытывали что-то похожее?

— До какого-то момента надеялся, что ещё что-то может измениться. Игры в Париже — уже третьи, которые я пропускаю. В 2016-м отобрался в Рио-де-Жанейро, но не поехал. Токио пропустил по понятным причинам, хотя во многом не по своей вине. До прошлого лета тешил себя иллюзией в отношении Парижа. Потом надежда пропала, смирился. Церемонию открытия вот посмотрел.

— Мария Ласицкене призналась, что не собирается смотреть соревнования по лёгкой атлетике, поскольку для неё это слишком больно.

— Я посмотрю, мне интересно. Хотел бы, конечно, поучаствовать. Но на тех условиях, которые нам предлагали, не согласился бы.

— Клубная принадлежность у вас какая?

— ЦСКА.

— То есть изначально все шансы на нейтральный статус отпадали?

— В том-то и дело.

— Какие задачи вы ставите перед собой сейчас?

— Очень хочется побить личное достижение и рекорд России для начала. Это, наверное, ближайшая цель. Я прыгал 2,40 в 2018-м, но, к сожалению, мне этот результат не засчитали.

— Почему?

— На тот момент, оказывается, у меня уже было три флажка. Поэтому и хочу повторить этот результат сейчас. Ну и рекорд России попробовать зацепить.

— Я правильно понимаю, что речь идёт о ближайшем старте 3 августа на соревнованиях «Новая высота»?

— Да.

— 7—8 см, которых вам сейчас не хватает до исполнения задуманного, — это ерунда или пропасть?

— Зависит от ситуации. Бывает, что не прыгается. У меня, например, какое-то время сильно болела нога, из-за этого я пропустил два последних старта.

Сейчас вроде бы со здоровьем всё отлично, по части техники тоже. На тренировке преодолеваю 2,25 с огромным запасом. Так что всё возможно. Особенно на досках — мне всегда там прыгается хорошо. Реально можно пробовать и 2,40, и выше.

— Ваш нынешний тренер Сергей Клюгин — ученик предыдущего наставника, Загорулько. Когда подходы к технике и методике со сменой наставника не меняются, это даёт спортсмену большое преимущество?

— У Сергея с Евгением Петровичем совпадают взгляды разве что на технику прыжка. А вот методика самих тренировок отличается. Например, мы практически не работаем со штангой, хотя у Загорулько штанга была постоянно. Иногда я просто физически чувствую, что мне не хватает железа. После штанги я всегда чувствовал себя в секторе очень сильным. В принципе, это и сейчас не проблема: Клюгин всегда идёт мне навстречу, мы привыкли досконально обговаривать все рабочие моменты.

— Знаю людей, которым для мотивации обязательно нужно вызвать в себе внутреннюю злость, желание перегрызть сопернику горло. Что необходимо вам, чтобы выдать на соревнованиях максимум?

— Злость — это точно не про меня. А вот хорошая поддержка зрителей бывает очень кстати. Ещё помогает настроиться, просто посидеть и подумать: ради чего ты всё это делаешь? Я часто вспоминаю в такие моменты своё детство, как тяжело жилось моей бабушке, родителям. Хочется просто хорошо сделать для них свою работу.

— Ощущение, когда чего-то очень хочется, а возможности купить нет, вам знакомо?

— Конечно. Но не скажу, чтобы как-то страдал в детстве по этому поводу.

— Какая мечта по тем временам была наиболее острой?

— Скутер. Не у всех, конечно, он был, но многие имели. Вот и мне тоже очень хотелось. Но у меня его так и не появилось. Может, к лучшему — сейчас бы тут с вами не сидел, не давал интервью.

— Думаю, что за скутер Загорулько вам, простите за грубость, башку бы снёс.

— Евгений Петрович точно бы снёс. Но я с ним начал заниматься в 18 лет, а страдания по скутеру были намного раньше.

— Сейчас материальная мечта у вас имеется?

— Их много. И машину хочется, и родителям помогать, и жене делать хорошие дорогие подарки.

— Не совсем поняла про машину. Её у вас вообще нет?

— Есть, но сейчас сломана, стоит в другом городе. Двигатель надо поменять. На тренировки пока езжу своим ходом. Иногда каршеринг беру, иногда метро и электричка. А так водительский стаж у меня уже почти десять лет. Сначала учил папа, в детстве давал по полю кататься около деревни. Как только мне исполнилось 17, пошёл учиться на курсы вождения.

— Чего вы ждёте от легкоатлетического олимпийского турнира как зритель?

— Думаю, что в прыжках в высоту победит итальянец Джанмарко Тамбери. Он в этом сезоне показывал результат 2,37 и, мне кажется, будет пытаться прыгнуть 2,40. Не скажу, что прыгнет, но пытаться будет наверняка. Скорее всего, он станет в Париже двукратным олимпийским чемпионом.

— А вообще, есть азарт, выступая в те же самые сроки в Москве, показать более высокий результат, чем победитель парижской Олимпиады?

— Конечно. Для меня заочная борьба всегда имела большое значение. И сейчас будет интересно. Чтобы они не забывали, что мы есть и тоже как бы прыгаем в высоту. Если я покажу более высокий результат, чем те, кто соревнуется в Париже, уверен, они это обязательно увидят.