«Инициатором отношений с Максом была я»: Волосожар о Транькове, радостях материнства и соперничестве с Савченко

— Ваш муж и партнёр Максим Траньков после завершения карьеры стал медийной персоной, в то время как вы ушли в тень — не стремитесь к популярности, не даёте интервью. Это принципиальная позиция?

— Нет, просто с рождением дочки появились другие заботы. Как только Анжелика родилась, я почти полностью абстрагировалась от фигурного катания, сосредоточилась на ребёнке. Должна сказать, что мне очень нравится это состояние.

— Почему тогда у вас всего один ребёнок?

— Это пока один, но обязательно будут ещё дети.

— Каким стал для вас переходный период от большого спорта к обычной жизни?

— Спорт по-прежнему присутствует в нашей с Максимом жизни в виде ледовых шоу — всё это довольно быстро возобновилось. Присутствуют и азарт, и какие-то цели. Чувствую, что могу продолжать развиваться как фигуристка и артистка.

— Какой из проектов оказался в этом отношении наиболее интересным?

— Тот, в который мы были приглашены через четыре месяца после того, как родилась Анжелика.

— Речь идёт о ледовом спектакле Ильи Авербуха «Ромео и Джульетта»?

— Да. Мы с ним гастролировали в Сочи. Была очень благодарна Илье, что он тогда поверил в нас и пригласил к себе. На шоу в Японию нас в тот год не позвали, объяснив тем, что никто не знал, в какой мы с Максимом форме, смогу ли я вообще кататься после рождения ребёнка.

Организаторы не захотели рисковать, а Авербух сделал это. Хотя вполне отдавала себе отчёт, что по отношению ко мне это было очень большое и чисто дружеское одолжение с его стороны. По большому счёту получила придуманную роль, которой вообще не существовало в оригинальном произведении, — была женой князя Вероны.

— Какой момент был самым тяжёлым?

— Когда узнала, что жду ребёнка, и перестала кататься.

— Если бы этого не случилось, вы с Максимом продолжали бы выступать и дальше?

— Скорее всего, да. А может быть, и нет. В том сезоне мы остались шестыми на чемпионате мира в Бостоне, куда совершенно не планировали ехать. На протяжении всей осени у меня была серьёзная травма пятки, из-за чего мы никак не могли начать нормально тренироваться. Обычно старалась скрывать все свои повреждения, но тогда дело дошло до того, что я почти не могла ходить. А о нас говорили, что мы просто боимся соперничества с канадцами Меган Дюамель и Эриком Редфордом.

— Что произошло потом?

— Выступление на этапе Гран-при во Франции, прерванное после короткой программы из-за того, что в стране случился теракт. То есть как-то сразу всё пошло наперекосяк. Мы намеревались выступить на чемпионате России, а завершить сезон поездкой на первенство Европы, после чего начать подготовку к следующему.

— Что помешало?

— Федя Климов получил травму, и никто не понимал, успеют ли они с Ксенией Столбовой восстановиться к чемпионату мира. Соответственно, возникла опасность потерять квоты на следующий сезон. Поэтому мы и согласились полететь в Бостон, хотя были не готовы выступить там в полную силу. И это мягко говоря. Обычно в ходе соревнований я бываю полностью сконцентрирована на своих ощущениях, не вижу и не слышу ничего вокруг. Что происходит на трибунах, меня вообще никогда не волновало, не обращала внимания, сидят там два человека или всё забито битком.

— В Бостоне было иначе?

— Вышла на первый прокат, стала рассматривать зал, зрителей, кто во что одет. В итоге мы неплохо откатали короткую программу, но выступала с ощущением, что мы с Максимом сделали большую ошибку, приехав на этот чемпионат. Не было никакой мотивации.

— Беременность сильно сгладила послевкусие того сезона?

— В определённой степени, но я довольно долго чувствовала себя совершенно не нужным никому человеком и терзалась мыслями о том, что делать дальше. Как Близнецу по гороскопу, мне свойственно долго всё взвешивать, прежде чем принять какое-то решение. Но тогда для этого не было повода. С одной стороны, уже не видела себя в спорте, но одновременно с этим не понимала, что делать дальше. Какие-то финансовые накопления у нас с Максимом на тот момент имелись, но не настолько солидные, чтобы не думать о будущем. 

— Что ощущали в тот момент?

— Вообще, я бы сказала, что переход из спорта в другую жизнь — это очень хрупкое состояние. Ты вроде бы олимпийский чемпион, но соревнований уже нет, а статус продолжает обязывать. Всё казалось очень сложным.

— Как вышли из той ситуации?

— Потом Максим уже освоился на телевидении, понял, что ему это нравится. Даже закончил множество каких-то специальных курсов, чтобы чувствовать себя более уверенно. Соответственно, и я немного успокоилась. Выбросила из головы лишние мысли и стала уже более спокойно думать, чем хочу заниматься, когда дочка чуть подрастёт. Тогда, собственно, и родилась мысль открыть в Москве свою школу фигурного катания. 

— И самостоятельно тренировать маленьких детей? 

— Пока у меня нет уверенности, что смогу посвятить себя тренерской работе: для этого у нас с Максимом пока ещё слишком много всевозможных ледовых проектов. Скорее всего, стану руководить всем процессом. У меня есть партнёр по этому проекту — Алексей Васильев. Ранее он занимался организацией сборов на том катке в Сочи, который после Олимпиады какое-то время назывался нашими с Максимом именами. Сейчас мы договорились работать совместно.

— Насколько сильно появление ребёнка изменило ваш привычный ритм?

— Перед родами я чуть ли не до последнего дня вела очень активный образ жизни, постоянно приходила вместе с Максом на «Ледниковый период», где он тогда выступал. Когда была уже на восьмом месяце, в Москву на какие-то соревнования приезжал Стефан Ламбьель и мы с ним вовсю катались в паре. 

— Ваша постоянная соперница Алёна Савченко, которая пять месяцев назад родила дочку, рассказала, что восстановление после родов даётся ей не слишком легко.

— Как и Алёне, мне делали кесарево сечение, хотя первоначально мы планировали самостоятельные роды. Как поняла из объяснений врачей, они обычно стараются принять все возможные меры предосторожности, когда имеют дело со спортсменками, чтобы из-за гипертонуса мышц не случилось стремительных родов. Но восстановилась я довольно быстро, хотя набрала за время беременности 11 килограммов. Через три месяца встала на коньки и за месяц привела себя в форму. 

— Кто помогает вам с ребёнком?

— Бабушки. На няню я так и не решилась. Очень не хотелось отдавать в чужие руки. Когда мы поехали на первые гастроли в Сочи, взяли с собой Анжелику и обеих бабушек. Сейчас даже небольшую квартиру там купили — всё равно значительную часть лета проводим там.

Когда думаю о будущем, ловлю себя на мысли, что вообще хотела бы жить там, где тепло. Люблю зиму, кататься на лыжах, но Москва в это время года для меня слишком слякотная.

— Насколько активно вы задействованы в проектах Авербуха сейчас?

— После «Ромео и Джульетты» мы выступали у Ильи в спектакле «Кармен» прошлым летом, потом ездили со всей его труппой в тур. В этом году не поехали, поскольку и без нас там слишком много фигуристов. Шоу ведь не может быть безразмерным.

— Ваша спортивная судьба на протяжении многих лет была очень тесно связана с судьбой Савченко, которая продолжает будоражить публику перспективой возможного возвращения в спорт. Какие чувства у вас возникают, когда разговор заходит о том соперничестве?

— Мои спортивные амбиции были полностью удовлетворены золотой медалью Олимпийских игр в Сочи. Более того, всегда мечтала об одной, личной медали, но так получилось, что в Сочи мы завоевали две, победив ещё и в командном турнире. На самом деле, была безумно рада за Алёну, когда она с Бруно Массо взяла верх в Пхёнчхане.

— Общаетесь с ней?

— Периодически переписываемся. Иногда подначиваю её насчёт возвращения. Не так давно увидела видеозапись с тренировки, где Алёна и Бруно катались под музыку, которую написал Эрик Рэдфорд. Подумала, что, видимо, Алёна всё-таки не докаталась, не исчерпала себя.

— В активной фазе соперничества отношения между вами были столь же тёплыми?

— Я бы сказала, что они были странными. Мы ведь знаем друг друга очень давно, ещё в Киеве вместе тренировались. Алёна была нацелена на результат гораздо больше меня. Вообще, о наших взаимоотношениях хочу очень подробно рассказать в своей книге — нас ведь действительно постоянно сводила и разводила судьба.

— Почему же не рассказали в той книге, которую написали совместно с Максимом?

— Слишком сильно была занята ребёнком — просто не захотела тратить время на воспоминания. Да и в памяти ковыряться было некогда. Поэтому та книжка получилась не столько совместной, сколько рассказом Максима о нашей совместной карьере.

— Какой период отношений с Савченко был наиболее сложным?

— Это произошло ещё до встречи с Максимом. В том году мы со Стасом Морозовым перестали тренироваться у Инго Штойера и переехали в Россию. Когда мы жили в Хемнице, я могла запросто прийти к Алёне в гости или попросить её в чём-то мне помочь, а здесь общение свелось к минимуму: привет — пока. Хотя, на самом деле, никогда не чувствовала предубеждения по отношению к Савченко или к кому-то ещё из соперников. Считала, что все акценты в наших спортивных взаимоотношениях должен расставлять лёд.

— Иногда казалось, что ни Алёна, ни вы всерьёз не нуждались в тренерах — сами тянули за собой весь коллектив…

— Это не так.

Кто-то же должен смотреть со стороны, успокаивать, когда не получается. Понятно, что на тот момент, когда мы стали работать с Ниной Михайловной, у неё ещё не было опыта работы на столь высоком уровне, но я тогда всецело доверилась Максу. Очень сильно хотела с ним кататься.

— Не было опасений, что союз может не оправдать ожиданий?

— С самого начала у нас с Мозер имелась договорённость, что мы даём себе год на то, чтобы попробовать, сумеем работать вместе или нет. И только потом будем что-то решать насчёт дальнейшего сотрудничества. К этому разговору мы так или иначе возвращались в конце каждого сезона. Садились все вместе, всё обсуждали и решали, работаем ещё один год или нет. Не было такого, чтобы впряглись — и на четыре года, как лошади в шорах.

— Даже сложно сказать, кому больше повезло с тем сотрудничеством: вам с Максимом или тренеру.

— Наверное, всё просто очень удачно сложилось. Для Нины Михайловны это был великолепный шанс выйти вместе с нами на реально серьёзный уровень. Для нас Олимпиада в Сочи тоже была, как ни крути, возможностью завоевать золотые медали. Поэтому мы и взялись за этот проект.

— Почему рядом с собой вы захотели увидеть именно Максима, о характере которого в тот период все предыдущие тренеры высказывались чуть ли не с ужасом?

— Мне кажется, я просто тогда сумела правильно понять его, увидеть в нём совсем другого человека. Плюс у меня всё-таки всегда было невероятное терпение и желание добиться результата.

— Когда вы стали парой не только на льду, но и в жизни, работать стало проще?

— Сложнее. До этого между нами была хоть какая-то субординация, да и после тренировок мы расходились в разные стороны. А здесь всё свалилось в одну кучу: работа, отношения, обиды, ссоры… Когда возникают личные отношения, партнёра невольно начинаешь воспринимать как свою собственность — можешь и лишнего наговорить, и дать волю эмоциям. А что такое скандал на тренировке? Это, прежде всего, потерянное время.

— Как вы относились к перспективе работать вместе с близким человеком?

— Никогда не была сторонницей того, чтобы смешивать в паре личные и рабочие отношения, но по жизни у меня всё всегда получалось наоборот. Более того, инициатором оказалась как раз я — гораздо раньше, чем он, поняла, что это возможно. Поначалу это мне страшно мешало, поскольку ни о чём другом я уже не могла думать.

— Как рассказали ему об этом?

— В какой-то момент собралась с духом и решила, что больше не буду откладывать, а немедленно пойду к Максиму и поставлю вопрос ребром: либо да, либо нет. Накатила для смелости шампанского и пошла выяснять отношения.

— Как отреагировал Траньков?

— Сначала Максим мне озвучил ровно ту же позицию, которой раньше придерживалась сама: что совершенно ни к чему смешивать личные и рабочие отношения, катаясь в паре. Правда, сопротивлялся он недолго. Нам, на самом деле, повезло в том, что это было межсезонье. Случись это в разгар выступлений, вообще не знаю, чем бы всё могло закончиться.

— Сейчас присутствует страх потерять возможность зарабатывать, выступая в шоу?

— Уже нет. Сейчас мы катаемся исключительно в удовольствие, абсолютно раскрепощённо. Даже думаю иногда, что, если бы мы вернулись в спорт, наверное, смотрелись бы на льду уже совершенно по-другому. Не хуже — точно.

— То есть выступления в таком шоу, как Art on Ice, — сплошное удовольствие?

— Когда мы только начинали выступать в этом шоу, чувствовали себя довольно напряжённо. Хотелось какой-то стабильности, знать, что нас пригласят ещё раз. Поэтому постоянно приходилось концентрироваться на всём, что мы делали. Сейчас это, скорее, катание для души.

— Если вдруг в фигурном катании появятся профессиональные соревнования, как это было во времена Дика Баттона, вы хотели бы принять в них участие?

— Если эти турниры не будут мешать нашей занятости, вполне можно попробовать. Знаю, что идея проводить подобные соревнования постоянно курсирует. Другой вопрос: насколько справедливо будет сравнивать на льду фигуристов разных поколений? И по каким правилам играть? Но в целом — почему бы нет?

— Вы часто вспоминаете выигранную вами Олимпиаду?

— Нет. Даже не пересматриваю видео. На это просто нет времени.