«Две с половиной недели лежал на диване»: Морозов о самоизоляции, тренировках в США, поражениях и азартных играх

Вице-чемпионам мира в парном катании Евгении Тарасовой и Владимиру Морозову пандемия поломала планы сильнее, чем кому-либо: фигуристы в экстренном порядке были вынуждены вернуться из США в Москву, расставшись со своим тренером Мариной Зуевой. И не имея ни малейшего представления о том, как скоро сумеют вернуться назад. Сам Морозов, заехавший на этой неделе вместе с партнёршей на первый сбор в «Новогорск», отнёсся к ситуации философски.

— Проблемы подобного характера сейчас так или иначе испытывают все. У нас же пока планы простые: раскатать коньки и вообще вспомнить, как кататься. Если в конце июня или начале июля откроют границы и появится возможность вернуться в Америку, будет неплохо.

— А если границы не откроют?

— Тогда точно до осенних прокатов будем тренироваться с Максимом Траньковым в России — уже не будет никакого смысла куда-то лететь.

— Изначально предполагалось, что вашими новыми постановками будет заниматься Зуева?

— Мы действительно планировали поставить программы в Америке сразу после чемпионата мира, поскольку лёд во Флориде у нас ещё был. Но дело в том, что специалисты, которых Марина собиралась привлечь к постановочному процессу, живут в других штатах. В частности, в Калифорнии, где в связи с пандемией уже начали вводить экстренные меры, и стало понятно, что люди просто не смогут к нам приехать. Поэтому, как только стало известно, что чемпионат мира будет отменён, вылет из США в Канаду у нас поменялся на вылет из США в Москву. В тот же день, но в другом направлении. Так что с программами сложно, на самом деле.

— Вы так спокойно говорите об этом…

— За те два месяца, что мы сидим дома, можно было всё обсудить, обо всём подумать, принять какие-то решения по поводу сезона и успокоиться. На самом деле, нам всё ещё непонятно, к чему готовиться: уже отменили все юниорские Гран-при, думаю, что могут отменить и взрослые.

— Если серии Гран-при не будет, можно ведь оставить на остаток сезона прежние программы?

— Такое тоже допустимо. Естественно, мы будем переделывать постановки под будущий сезон с учётом новых требований. В короткой программе должна быть другая поддержка, другие заходы, то есть оставить всё, как прежде, уже не получится. Произвольной, думаю, изменения тоже коснутся. Хотя бы в плане расстановки элементов.

— Когда вы начали работать с Максимом Траньковым два с половиной года назад, сказали: «Для нас с Женей главное — понимать, что мы находимся на правильном пути». По ходу прошедшего и очень неоднозначного сезона не возникало сомнений в том, что выбранный вами путь — правильный?

— Не возникало. Первую половину сезона нам было действительно сложно, потому что работать в США мы начинали втроём, с Мариной, а уже потом по ходу работы стали подбирать специалистов, которые нам необходимы. Лишь где-то к ноябрю-декабрю у нас появилась своя тренерская команда, скажем так.

— Почему же вы не озадачились подбором специалистов раньше?

— Было сложно, потому что всё это мы организовывали сами. Прыжками с нами стал заниматься Артём Торгашев, который жил недалеко и имел возможность приезжать к нам на тренировки на машине, потом нашли тренера по физподготовке. Максим Траньков, опять же, стал чаще приезжать в США.

— Где проще организовать тренировочный процесс, в России или в Америке?

— В плане организации всё абсолютно одинаково и там и там, только в плане оплаты разница большая. В Америке ты платишь почасовую оплату по ставке того специалиста, с которым работаешь, причём частично приходится делать это за свой счёт.

Иначе говоря, если инициатива привлечь к подготовке того или иного человека исходит от тебя самого, ты сам за это и платишь. Понятно, что нам очень много помогали регионы, какую-то часть расходов оплачивала Федерация фигурного катания на коньках России, но этого всё равно было недостаточно.

— Когда вы начали платить за всё сами, это хоть в чём-то изменило ваше отношение к занятиям?

— Я, на самом деле, очень трепетно отношусь к тренировкам, независимо от того, на какой основе они проводятся, потому что знаю, чего хочу от спорта и своей жизни. И всегда знал. Если что-то делаю, то делаю это максимально хорошо. Так было всегда.

— Со стороны очень часто возникает ощущение, что вы тренируетесь и выступаете не потому, что живёте этим, а потому что так надо. Всё очень ровно, спокойно, без каких-то ярких эмоциональных проявлений. Но зритель устроен так, что всегда хочет видеть больше искренних чувств, поскольку только они способны вызвать ответную реакцию, сопереживание. Никогда не задумывались о том, что, подавляя собственные эмоции, вы в какой-то степени отталкиваете зрителя?

— Вокруг нас достаточно тех, кто всегда нас поддерживает, говорит тёплые слова, радуется успехам, сопереживает неудачам. Всем не угодишь.

— Но вы прилагаете усилия, чтобы держать собственные эмоции при себе, когда проигрываете, или сдержанность — это просто свойство характера?

— Конечно, прилагаю. Никогда нельзя показывать, что ты расстроен.

— Почему?

— Зачем же делать чью-то победу слаще? Хотя, на самом деле, проигрываем мы всегда по своей вине, а не по вине соперников, поэтому все претензии должны предъявляться только к себе.

— Какое из поражений этого сезона стало для вас с Женей самым обидным?

— Наверное, на чемпионате Европы. Мы были очень хорошо готовы к тому старту.

— Пытались понять, почему не получилось реализовать готовность?

— Да, конечно. Мы всегда стараемся проводить разборы полётов, просто в этом сезоне это было сложно делать из-за постоянных «качелей»: то хорошо, то плохо, постоянно какие-то неожиданные сбои…

— Брайан Орсер и Рафаэль Арутюнян не раз заявляли, что невозможно взять чужого спортсмена и сразу добиться с ним каких-то позитивных изменений, что на адаптацию уходит минимум два с половиной года. В ваших отношениях с Мариной Зуевой ситуация складывается схожим образом?

— Общий язык мы нашли очень быстро, когда стали работать вместе: Марина всегда спрашивает, чего нам не хватает, прислушивается к нашим словам, всегда знает, что нужно делать. Просто мы очень много в том году всего пробовали — и в плане новых программ, и каких-то новых заходов, и всевозможных фишек. Собрать всё это вместе у нас не получалось — внимание постоянно рассеивалось на кучу всяких деталей. Справиться с этим и было самым сложным.

— Два года назад вы проиграли чемпионат Европы французам Ванессе Джеймс и Моргану Сипре, а в прошлом сезоне уступили Александре Бойковой и Дмитрию Козловскому. Какое поражение стало более болезненным? И есть ли вообще психологическая разница, кому проигрывать?

— Если по эмоциям, которые накатывают сразу после соревнований, проиграть французам было обиднее. У них тот сезон был удачным, но и у нас были хорошие прокаты. Но случились две абсолютно одинаковые и абсолютно непредвиденные ошибки. Заклинило. Ну а на последнем чемпионате мы просто сорвали в короткой программе самый дорогой элемент. Вся борьба после этого и закончилась.

— Многие отмечали, что Бойкова и Козловский как-то неожиданно быстро выросли из юниоров в достаточно опасных соперников. Как воспринимаете эту пару вы?

— Для нас, на самом деле, непринципиально, с кем именно соревноваться. Соперники будут всегда: уходят одни — на их место тут же приходят другие. Думаю, нет смысла обращать внимание на кого-то конкретно. Важно, что делаешь ты сам.

— Как быстро вы обычно восстанавливаете коньковые кондиции, когда возвращаетесь к тренировкам после отпуска?

— После обычного двухнедельного отпуска я практически не замечаю, что у меня был перерыв. Несколько дней раскатываемся — и уже начинаем делать на льду очень многие элементы. Три недели без коньков мы проводили, когда ездили на сбор в Кисловодск, но там мы очень много занимались физической подготовкой, а навык в коньках быстро возвращается, если приходишь в физические кондиции. Двухмесячного перерыва ни у меня, ни у Жени не случалось раньше никогда.

— Но вы же не лежали на диване эти два месяца?

— Сначала лежал. Когда мы в марте приехали в Москву, то две с половиной недели вообще ничем не занимались. Потом стали делать лёгкую подкачку, чтобы резко не перегрузиться и не травмироваться, потом я уехал к себе в загородный дом, где уже начал работать с полной нагрузкой: кросс, силовые тренировки. У меня есть стол для пинг-понга, так что мы с братом каждый день рубились в настольный теннис. Это было, наверное, одно из самых азартных занятий. Плюс нам с Женей присылал план работы наш тренер по ОФП.

— Можете сказать, что за два месяца научились чему-то такому, чего не умели раньше?

— Нет. Я вообще никогда не берусь за что-то новое ради того, чтобы просто попробовать. Как-то меня вот так воспитали. Скорее многое переосмыслил: и прошлый сезон, и спортивную карьеру, и мировосприятие в целом. Мне кажется, в этом плане вынужденный перерыв пошёл исключительно на пользу.

— Что именно изменилось в вашем отношении к фигурному катанию и к собственной карьере?

— Я бы сказал, что стал проще и легче относиться ко многим вещам, которые раньше постоянно давили на меня достаточно тяжёлым грузом.

— Самую яркую положительную эмоцию, которую испытали за время изоляции, вспомните?

— Возможно, прозвучит неожиданно, но я бы назвал турнир по CS:GO, в котором участвовал с Димой Алиевым, Никитой Кацалаповым и Сашей Энбертом. В эту компьютерную игру все когда-то играли — кто-то больше, кто-то меньше, — но суть именно этого турнира была не столько в результате, сколько в том, чтобы показать, что все люди на самоизоляции чем-то занимаются — и спортсмены тоже не исключение.

Плюс турнир стал прекрасной возможностью для болельщиков взглянуть на своих любимых спортсменов несколько в ином ракурсе, скажем так. На самом деле, там была даже какая-то доля того адреналина, который испытываешь на соревнованиях. Немного, но всё-таки…

— А вообще по натуре вы игрок?

— Думаю, да, я азартный. В карты люблю играть, в бильярд, вообще во все игры.

— В таком случае особенно жаль, что вас с Женей не было прошлой осенью на этапе Гран-при в Лас-Вегасе.

— Да, хотя очень хотелось. Думаю, что как-нибудь я туда обязательно попаду. Если уж не на турнир, то просто сам съезжу, как турист. Интересно сам Лас-Вегас посмотреть и поиграть заодно.

— Сейчас вас не пугает перспектива сбора в «Новогорске», который предстоит провести в условиях жесточайшей изоляции, не имея возможности выйти за пределы базы?

— Думаю, что в той ситуации, которую мы сейчас имеем, всё это вообще не имеет никакого значения. Что делать, если больше нигде нет льда? На безрыбье, как говорится, и рак — щука.

— Но вас уже предупредили, что первые три дня после сдачи тестов вам даже еду будут приносить и оставлять под дверью гостиничной комнаты, как в тюрьме?

— Ради идеи можно три дня и в тюрьме посидеть.