«Как повезло оказаться в таких руках»: памяти тренера по прыжкам в воду Валентины Дедовой

В этом году ей должно было исполниться 90, и я часто думала о том, какие слова обязательно напишу тренеру к этой дате. В том, что эта дата состоится, не было никаких сомнений: в своём более чем солидном возрасте Дедова была бодра, подвижна, если где появлялась, то неизменно элегантно одетая, с прямой спиной и смешливо-оценивающим взглядом. Когда у женщины сохраняется такой взгляд и такая осанка, её даже в сто лет невозможно назвать старухой.

Парадокс, но о ней почти никогда не писали журналисты. В 1954-м Дедова (тогда ещё под девичьей фамилией Чумичёва) первой из советских прыгуний в воду стала чемпионкой Европы на трёхметровом трамплине. В 1960-х она уже начала тренировать и вырастила совершенно уникального спортсмена — Вячеслава Страхова. Он выполнял на трамплине прыжки запредельной, необъяснимой и недостижимой по тем временам сложности, оставаясь единственным их исполнителем на протяжении чуть ли не десятка лет, и по-дурацки проигрывал главные старты: не хватало резервов нервной системы.

Полигоном для столь же запредельной сложности, но на 10-метровой вышке, была для тренера я сама. По тем временам максимальный коэффициент трудности отдельно взятых женских прыжков редко переваливал за 2,6. Поэтому цифры в моём стартовом протоколе (2,7 — 2,7 — 2,9 — 2,9) вызывали у прыжковой публики шок. На первом взрослом чемпионате Европы к моей Валентине Николаевне даже подошла её коллега Мария Чермакова — тренер чехословацкой олимпийской чемпионки Милены Духковой: «Валя, у твоей девочки ошибка в протоколе». Когда же Дедова объяснила, что никакой ошибки нет, Чермакова вытаращилась в недоумении: «Ты хочешь сказать, что она всё это прыгает?! Ты сумасшедшая, Валя!»

От большинства коллег Валентину Николаевну отличало очень чёткое понимание, что и зачем она делает. Невероятную сложность вращений она в своё время придумала для учеников лишь потому, что понимала: в Европе и Америке, где прыжки в воду развились до олимпийского уровня намного раньше, чем в СССР, никого не удивить красивыми линиями. Чтобы тебя заметили, оценили и начали с тобой считаться, нужно что-то совершенно иное. Иная техника, иная скорость вращений, иные цели.

Помню, ещё учась в школе, я затеяла разговор о технике прыжков со всемирно известным профессором биомеханики Владимиром Зациорским, который по какому-то поводу оказался в гостях у родителей. Оперировала в основном подхваченными у тренера фразами, в чём честно профессору и призналась. И случайно услышала, как он говорит отцу: «Серёжа, твоя девочка, возможно, даже не отдаёт себе отчёт, как ей повезло оказаться в таких руках!»

Дедову было трудно любить — из-за её требовательности. Однако ещё требовательнее она была к самой себе. Обязательная гимнастика — утром. Обязательная растяжка — после того, как заканчивались наши тренировки. Находиться в форме для тренера было непреложным условием жизни. Если же она видела, что кто-то из спортсменов позволяет себе распуститься или нарушить режим, кара следовала незамедлительно.

Помню, как сама попала под горячую руку, заявившись на тренировку в модных, на высокой танкетке босоножках. Дедова, увидев меня на ступенях бассейна, изменилась в лице: «Снять немедленно! У тебя через две недели чемпионат мира! А если ты сейчас подвернёшь ногу? Думала, сколько труда будет пущено коту под хвост? Идиотка…»

Домой я ехала в слезах и босиком. Много позже поняла: именно тренер тогда научила меня тому, что на пути к большой цели не существует ни одной незначительной детали.

Наверное, она всё-таки перегнула палку в 1978-м, сказав, что не верит в меня — на тот момент жесточайше травмированную — и что вообще устала от большого спорта и не хочет продолжать мотаться по сборам. Наверное, рассчитывала таким образом пробудить какую-то новую мотивацию, но в результате мы просто расстались. Глупо и нелепо.

И ещё очень много лет я остро жалела не только о нашем разрыве, но и о том, что тренер даже не видела, как я выиграла Олимпиаду в 1976-м, — не смогла приехать в Монреаль. Как выяснилось позже, тем, кто был включён в команду «третьими номерами», как я, личных наставников не полагалось в принципе. Потом вопрос вроде бы решился, поскольку, кроме меня, у Дедовой должен был выступать на Играх Слава Страхов, но когда Валентина Николаевна пошла относить документы в выездной отдел, то выяснилось, что все его сотрудники уже сами уехали в Канаду. И она осталась в Москве.

Когда я узнала об этом, со мной была истерика. Плачущая, жалкая и бесконечно одинокая в своём горе, я поздним вечером поднялась на этаж к пловцам, команду которых возглавлял мой отец. Выслушав мои причитания, отец сказал:

— Знаешь, в Америке есть хорошая практика. Всех директоров крупных предприятий время от времени отправляют в длительные командировки или отпуск. И смотрят, насколько чётко предприятие работает, оставшись без руководителя. Если начинаются проблемы, директора немедленно увольняют. Потому что грош цена тому начальнику, который не способен наладить работу так, чтобы она бесперебойно шла в его отсутствие. Ты всё поняла? Твоя главная задача на этих Играх — доказать всем, что у тебя лучший тренер в мире.

Я поняла всё. Все последующие дни в голове стучало именно это: «Я должна доказать, что мой тренер — лучший тренер в мире!»

Так оно, собственно, и было всегда: даже когда мы перестали работать вместе и фактически перестали встречаться, я, добиваясь каких-то промежуточных успехов в учёбе, а потом — в профессии, думала: интересно, знает ли она? И что бы мне сказала? Наверное, привычно потрепала бы по макушке: «Молодец, Варежка…»

…Она неудачно упала, находясь дома, и сломала шейку бедра. Жила одна: не хотела, да и не любила никого собой обременять. Поэтому и спохватились не сразу. В больницу Валентину Николаевну привезли уже в совсем плохом состоянии, а 3 января её не стало.

Прощайте, Тренер! К сожалению, только сейчас я могу сказать вам то, что хотела всегда: я очень вас всегда любила. Почти всему, что я знаю и умею, научили меня вы...