Двукратный олимпийский чемпион в танцах на льду — один из самых любопытных персонажей в своём виде спорта. Играет в гольф, имеет свою сеть кафе-мороженого во Флориде и исключительно для удовольствия работает с детьми на катке Уэст-Палм-Бич. По поводу фигурного катания лаконично заметил: «Пытался завязать. Не получилось…»
— Ваша нынешняя работа на льду ограничивается только любительским катанием?
— Кто придёт на каток — того и консультирую. Не так давно появилась британская танцевальная парочка. Раньше ребята катались у Кристофера Дина в Колорадо-Спрингс, потом переехали во Флориду и пришли ко мне. Но главным тренером я больше не являюсь, не хочу.
— Консультируете вы из любви к искусству или из необходимости зарабатывать?
— Исключительно для удовольствия. Для заработка мы с женой открыли свой бизнес. У нас несколько ресторанов, кафе-мороженых. Во Флориде это очень популярно, потому что жарко и все хотят мороженого. В основном бизнес ведёт жена, я помогаю. А каток… Без этого, как выяснилось, я не могу. Пытался на пару месяцев вообще с фигурным катанием завязать — не получилось. Ничто не доставляет столько удовольствия, как видеть результаты собственного тренерского труда. У меня мама всю жизнь в школе работала, думаю, от неё талант общаться с детьми мне и передался.
— В какой степени вы следите за тем, что происходит в мире большого фигурного катания?
— Слежу, конечно. С большим удовольствием смотрел чемпионат Европы, остался в восторге от Камилы Валиевой, от того, как прибавили Саша Степанова с Ваней Букиным. Я их не узнал, честно. Очень хорошие программы, мягкое катание. На мой взгляд, по уровню мастерства ребята в этом сезоне вплотную приблизились к Синициной и Кацалапову. Правда, не знаю, что произошло с партнёром. Слышал, что у него травма была, что он много не катался. Наверное, это сказалось на выступлении ребят в Таллине — немножко они там подшатывались. Но, в принципе, считаю, что Никита — высочайшего таланта спортсмен. Думаю, что в Пекине они с Викой составят реальную конкуренцию французам.
— Восемь лет назад перед Играми в Сочи вы говорили, что олимпийская программа должна быть выдающейся. Именно такая постановка с вау-эффектом получилась, на мой взгляд, у Степановой и Букина.
— Абсолютно с вами согласен. У Синициной и Кацалапова программы тоже хороши, просто показались мне не до конца вкатанными. Но ещё есть возможность всё подчистить и сделать посильнее по восприятию.
— А что скажете о французском дуэте?
— Габриэла Пападакис и Гийом Сизерон уникальны своим катанием. Они завораживают зрителя, как питон свою жертву. Завораживают своим мягким, плавным, возведённым в абсолют магнетизмом. У них настолько низкая посадка и «мягкие» колени, что с ними очень сложно бороться в плане скольжения. Это уникальная техника. Когда я тренирую танцоров, часто применяю фразу: будем делать как французы.
— То есть умение так скользить всё-таки можно натренировать?
— Как профессионал, могу сказать, что так низко сидеть на коленях практически невозможно. Я даже не понимаю, как Габриэла с Гийомом это делают: какие крепкие нужно иметь ноги и какое мягкое благодаря этому получается катание! Если на прямых ножках по льду бежать, никогда ничего подобного не добьёшься, просто не получится. Сейчас, кстати, Ваня Букин начал кататься очень мягко. И мне это очень понравилось. Но французы реально не сравнимы ни с кем.
— Как думаете, в российско-французскую дуэль в танцах кто-нибудь сумеет вклиниться?
— Почему-то мне кажется, что судьи будут поддерживать американцев Мэдисон Хаббел и Закари Донохью. Второй американский дуэт выглядит послабее. Во всяком случае, мне их программа не слишком понравилась — в отличие от прошлого сезона, когда Мэдисон Чок и Эван Бейтс катали египетский танец. Но, скорее всего, борьба за первое и второе места пойдёт между французами и Синициной с Кацалаповым. А вот за третье будут драться многие.
— Не находите, что засилье монреальской школы в танцах на льду начало уже работать не в плюс танцам в целом? Не становится ли скучно?
— Есть такой момент. В Монреале вообще много пар, которые годами не меняют своего стиля. Всё медленно, плавно, красиво, но в целом танцы и музыка у всех одинаковые. Не думаю, что кто-то из нынешних монреальских танцоров способен взять рок-н-ролл и выкатать его. Почему, собственно, мне так понравилась прошлогодняя египетская программа Чок и Бейтс — они были совсем другими, сильно выделялись из общего ряда.
— Я бы вообще сказала, что умение выделиться становится в фигурном катании уникальным качеством. Гораздо чаще приходится слышать страдания, что вид спорта убит чересчур жёсткими рамками правил, что всем приходится делать одно и то же, что нет никакого разнообразия. Но даже в этих рамках появляются программы, в которых ты не видишь заданных элементов.
— В новых правилах действительно неимоверно сложно создать программу, которая выглядела бы цельным произведением. Но так было всегда. Если мы вернёмся лет на 30 назад, в парном катании тоже все под одну дудочку работали: разбег, прыжок, разбег, поддержка. А потом появились Наташа Мишкутёнок и Артур Дмитриев, программы которых были поставлены скорее в танцевальном ключе, нежели в спортивном. И это было то самое высокое искусство, о котором мы с вами сейчас говорим. Правда, о нынешнем парном катании я мало что могу сказать — не очень за ним следил по ходу сезона.
— А за одиночным?
— В большей степени. Мне понравился Марк Кондратюк, понравилась, как уже сказал, Камила Валиева — это что-то уникальное. Особенно короткая программа в исполнении этой девочки.
— Думала, вы назовёте «Болеро».
— Короткая программа мне понравилась больше. Всё-таки до «Болеро» фигуристу нужно дорасти, катать его в 15 лет девочке рановато. Та же Каролина Костнер брала «Болеро», уже будучи взрослой. Валиева показывает в своём катании абсолютно зрелые эмоции, но «Болеро», на мой взгляд, нужно исполнять более спокойно. Нельзя просто носиться по льду, надо завораживать публику — и отнюдь не одними прыжками. Но талант в этой девочке, конечно, сумасшедший. Думаю, Камила будет выигрывать эти Олимпийские игры.
— А чем вам понравился Кондратюк?
— Тем, что раньше я не слышал этого имени вообще. Специально поискал информацию: парень никакие юниорские чемпионаты не выигрывал, нигде не светился. И вдруг — бац! Первый раз участвует в чемпионате Европы — и выигрывает его, да ещё с таким чистым катанием. Честно говоря, я в шоке был. Отвык как-то от того, что появляется новый одиночник и ничего не срывает. Очень достойно.
— Стандартный вопрос, который задаю сейчас всем собеседникам: Юдзуру Ханю или Нейтан Чен?
— Будь моя воля, я бы просто вручил им две золотые медали, настолько обоих уважаю и настолько я фанат их таланта. Серьёзно. Похожее ощущение у меня было разве что в 2002-м, когда соперничали Алексей Ягудин и Евгений Плющенко.
— А вы не считаете, что время Ханю всё-таки немножко уже ушло?
— Если Юдзуру сумеет откатать свои программы, как делал раньше, думаю, будет реальная конкуренция. Но опять же, мы в этом сезоне Ханю толком не видели. Но я видел Чена на Nationals, где он катался уникально с точки зрения владения коньком. Я подумал, правда, что Нейтану хорошо бы костюм поменять: несерьёзно трёхкратному чемпиону мира кататься в какой-то футболке, купленной чуть ли не на распродаже в спортивном магазине. Вид у Чена в этом одеянии был какой-то совсем тренировочный. Мне это не понравилось.
— Если бы в Пхёнчхане у Габриэлы Пападакис в короткой программе не расстегнулась застёжка на платье, думаю, они с Гийомом были бы первыми. Четыре года после тех Игр французы, скорее всего, прожили с одной мыслью, что в Пекине уже не имеют права проиграть. Вы в своё время тоже побывали в этой шкуре. Каково это?
— Не передать, какое страшное ощущение. Потому что нет шансов на малейшую ошибку. Ты отчётливо понимаешь: если допустишь огрех — проиграешь. Ждёшь Игр четыре года и работаешь на то, чтобы этого не произошло. На тебе не просто горы ответственности, а вся планета, даже вселенная. И с этим давлением надо во чтобы то ни стало справиться. В Нагано мы с Оксаной Грищук справились, но психологически было очень сложно. Не могу ни с чем в жизни те ощущения сравнить, ни с какими соревнованиями. Многие борются за медали, приезжают на Олимпиаду и рады вторым-третьим местам. А тут тебя постоянно сжирает мысль: если занимаешь второе место, то, считай, проиграл всю жизнь.
— Но ведь вы с Оксаной уже становились олимпийскими чемпионами. И не лишились бы этого титула, даже если бы проиграли в 1998-м…
— Нет, нет и ещё раз нет.
— Но почему?
— Потому что титул олимпийского чемпиона — это клеймо, которое ты ощущаешь всё то время, что продолжаешь выступать. Если ты проигрываешь свой титул — ты лузер, человек, который реально не смог отстоять самое главное в жизни. После победы в Лиллехаммере нас с Грищук четыре года никто не мог победить. И именно эта беспроигрышная серия создала такой стресс, что передать его словами абсолютно нереально.
Помню, в Нагано незадолго до нашего выступления случилось землетрясение. Тряслось всё: каток, Олимпийская деревня, земля. Я же был искренне уверен, что это дают о себе знать мои нервы. Чтобы справиться с этим, я очень долго гулял в парке, хотя никогда не делал этого перед соревнованиями. Если спросите меня, что было самым сложным по ходу карьеры, отвечу однозначно: выйти на произвольный танец в Нагано и не совершить ни одной ошибки.
— Пападакис и Сизерону должно быть в этом плане проще. Всё-таки они проиграли в Пхёнчхане, проиграли чемпионат Европы — 2020, а это сильно освобождает от чемпионского стресса.
— Соглашусь. Но бороться с собой и с чудовищным давлением извне им придётся в любом случае.
— Не жалеете во время Олимпиад, что отошли от серьёзной тренерской деятельности?
— Знаете, я преклоняюсь перед нашими великими тренерами Татьяной Тарасовой, Тамарой Москвиной, Алексеем Мишиным, перед тем, что они столько лет стояли и стоят у бортика. Сам я тренировал на серьёзном уровне с 2002 по 2014 год, но настал момент, когда я решил, что для меня это слишком сложно чисто психологически. Я настолько сильно переживал за свои пары, что перестало хватать на это здоровья. Вот и решил, так сказать, поменять свою жизнь. Мы уехали с женой во Флориду, живём на острове. Плюс у меня есть гольф. Я играл и раньше, но до этого мы жили в Нью-Джерси, где за зиму как-то случилось 13 снежных заносов. И я понял, что не смогу играть до апреля, если не до мая. Вот тогда и сказал жене, чтобы собирала вещи.
— То есть причиной переезда во Флориду всё-таки стало ваше пристрастие к гольфу?
— Получается, так. Конечно, если бы я решил продолжить работать в фигурном катании на высочайшем уровне, чтобы завоёвывать медали на чемпионатах континента, мира и Олимпиаде, я бы не уехал. В Нью-Джерси у меня были уникальные условия для работы. Был свой лёд, который каток выделил под моё имя, с раннего утра и до трёх-четырёх часов дня, была хорошая команда. В Уэст-Палм-Бич прекрасный каток, но он один. Катаются все вместе: дети, взрослые, бабушки, дедушки, фигуристы более серьёзного уровня. Отдельных специализированных групп не существует. Но я работаю преимущественно с детьми, мне это очень нравится.
— Когда вы впервые почувствовали себя профессиональным гольфистом?
— Не уверен, что стал им. Но близок. Я сейчас дошёл до такого уровня, что ещё чуть-чуть надо поднажать. Скажем так: если перевести мой уровень на язык фигурного катания, я откатываю как одиночник программу со всеми тройными прыжками, получая за это самые высокие компоненты. Теперь нужно добавить четверные прыжки, желательно несколько. В гольфе считается, что, если гандикап доходит до 2,5, ты профессионал. В US Open могут участвовать и проходить квалификацию гольфисты, у которых гандикап 2,5 и меньше. У меня сейчас 3,3. Для сравнения, в Нью-Джерси был 13.
— Работаете вы с тренером или самостоятельно?
— И с тренером, и сам. Это большая работа, которая в совокупности занимает много-много часов.
— Что обходится дороже: час работы с тренером по гольфу или по фигурному катанию?
— Практически одинаковые цены. Это дорого. Но в основном я тренируюсь один. У меня есть друзья профессионалы, которые мне помогают бесплатно. Но есть и нанятые тренеры, которые следят за моим продвижением, прогрессом. Естественно, я не буду отбираться на US Open, уже не те годы. Но сама идея, что я способен дойти до такого уровня, чтобы квалифицироваться, меня очень привлекает. Не каждому это под силу. Вообще, я бы сказал, что гольф — это самая интересная, сложная и нервная игра в мире.
— А как же распространённая точка зрения, что на гольф-поле приходят нервы успокаивать?
— Я на своём веку успел повидать людей, которые в обычной жизни спокойны и миролюбивы настолько, что, как говорится, мухи не обидят. И которые ломали не одну, не две, а четыре клюшки подряд на поле для гольфа.
— У вас же клюшки металлические.
— О, они ломаются очень хорошо. Особенно если сильно ударить о колено, как в фильме «Жестяной кубок» с Кевином Костнером. Помните, как он там шесть клюшек сломал, осталась седьмая, с которой он до цели и добрался. И скажу, что это очень жизненная ситуация. Ты четыре часа работаешь, играешь, и, если у тебя вдруг не пошла игра, самое сложное — это справиться с внутренним гневом, который увеличивается и увеличивается. А надо себя отпустить, опустить эмоции, успокоиться и продолжать игру.
Я, кстати, только начав играть, понял, в чём заключается величие Тайгера Вудса — он просто нереальные вещи на поле делал. Если посмотреть на статистику ведущих игроков, практически никто из них не выигрывал большие призы два раза подряд. А Тайгер больше десяти лет был номером один в мире, выигрывал по пять-шесть турниров, и до него не мог никто добраться. Но он и работал, как никто другой.
Есть и другой гольф. Где играют с сигарой в зубах и крепкими напитками. Где неважен счёт. Иногда мы с женой подобным образом развлекаемся. Проводим несколько часов на прекрасном гольф-корте, вокруг природа, разнообразные животные, крокодилы бегают, птицы всякие летают, аисты. Очень красиво. Но в принципе я в такой гольф не играю.
— Олимпийские игры смотреть будете?
— Ещё как. Просто жажду увидеть, кто выиграет в танцах, кто выиграет у мужчин. С женщинами проще: там расклад ясен уже сейчас. И должен же я хоть раз в этом сезоне увидеть пары! Может быть, даже на кого-нибудь что-нибудь поставлю. Хотя бы мысленно…
