«Это было длинное путешествие, очень длинное», — тренер олимпийского чемпиона Рафаэль Арутюнян столько раз повторил эту фразу в микст-зоне, отвечая на вопросы американских журналистов, что становилось понятно: самое главное для тренера в этот триумфальный момент его жизни — что совместный путь с Нэйтаном Ченом, который начался 11 лет назад, наконец завершён именно так, как об этом мечталось. Великой и безоговорочной победой.
Спустя час мы с Арутюняном получили возможность поговорить один на один.
— Какой ценой вам далась эта золотая медаль?
— Последние три месяца получились очень непростыми. Я даже не ожидал, что будет до такой степени нелегко. Хотя и раньше понимал, что готовить спортсмена к тому, чтобы он выиграл Олимпиаду, — непростая штука.
— Подробнее рассказать об этом можете?
— Вы же сами знаете, что такое настраивать себя на золотую олимпийскую медаль. Это постоянное напряжение, которое не отпускает спортсмена даже во сне. Я видел, как сильно напряжён Нэйтан, из-за этого с ним не всегда было просто общаться. Плюс окружение спортсмена: родители, друзья, советчики. По мере того, как приближались Игры, Чен становился всё более ершист, начал резче на всё реагировать.
Но я заранее настроил себя на то, что какие-то вещи мне, как тренеру, нужно просто перетерпеть. Вспоминал Татьяну Тарасову, Алексея Мишина, которые часто повторяли, что на финишном отрезке пути тренеру просто не нужно реагировать на вещи, которые не имеют отношения к тренировкам. Эти примеры мне очень помогали, когда становилось совсем тяжело. А вот в самом Пекине всё было уже значительно легче.
— Ещё год назад было очевидно, что в техническом аспекте ваш ученик на голову превосходит всех своих соперников, включая Юдзуру Ханю. Зачем вам понадобилось усложнять короткую программу, включая в неё два наиболее сложных четверных прыжка — лутц и флип?
— Этот риск был оправданным.
— Так можно говорить сейчас. Но ведь ещё в начале сезона Чен пробовал выполнить этот вариант программы на этапе Гран-при в Америке и сорвал там оба элемента.
— Помните, я говорил вам четыре года назад, что Нэйтан пытался сделать лутц и флип в короткой программе Игр в Пхёнчхане без моего на то разрешения?
Он тренировал этот контент, наотрез отказывался воспринимать какие-то мои доводы и в результате упал с первого прыжка. Стал судорожно перестраивать программу, заменив лутц на тулуп, но свалился и с него тоже. А потом ещё сорвал и аксель. В Пекине мы были готовы к тому, чтобы выполнить максимально сложный вариант. То есть ситуация изменилась.
— И неудачный прокат короткой программы в Лас-Вегасе был просто рабочим моментом?
— Да. Помните, мы как-то говорили с вами о беспроигрышной серии Нэйтана? Сейчас могу признаться: я очень боялся, что Чен так и прилетит на Игры непобеждённым. Грех так говорить, но сейчас, наверное, можно признаться: когда он проиграл в Лас-Вегасе, я обрадовался и даже мысленно перекрестился. Потому что очень тяжело ехать на Олимпиаду с таким грузом. Это страшное дело.
Что касается экспериментов с прыжками, могу привести ещё один случай — с Ильёй Малининым, который был вторым на чемпионате США, но не поехал в Пекин. Его не взяли в олимпийскую команду, потому что на каком-то из турниров он занял 13-е место в короткой программе. Я тогда ещё сказал, что на этот результат не стоило бы обращать внимания, потому что главным там были не баллы, а то, что мальчик, которому всего 17 лет, впервые пытался прыгнуть в программе четверные лутц и тулуп. С моей точки зрения, это был совершенно нормальный процесс накатывания сложного контента. И чемпионат США показал, что я был прав. Но на Игры Илья не полетел.
— Перефразирую вопрос: не логичнее ли было вам с Ченом оставить в короткой программе прошлогодний набор четверных прыжков, чтобы вообще исключить какой бы то ни было риск совершить ошибку?
— Мы ведь хотели не просто выиграть, а доминировать. И я очень рад, что в Пекине произошло именно это.
— Отказаться от шестого четверного прыжка в произвольной программе тоже было продуманной стратегией?
— Да. В самом начале сезона Нэйтан начал очень неплохо исполнять четверной риттбергер и показал его на прокатах. Это было сделано нами совершенно намеренно — чтобы все задёргались. И люди реально на это повелись.
— Хотите сказать, что стремление Юдзуру Ханю прыгнуть на Олимпийских играх четверной аксель могло быть продиктовано именно этим?
— Могло быть и так. Когда люди из ближнего окружения Чена (не буду называть их имена) начали пытаться уговорить меня вставить четверной риттбергер в произвольную программу, я сказал: «Ни в коем случае!»
— Почему?
— Потому что нельзя ставить в олимпийскую программу прыжок, который в достаточной мере не напрыган на тренировках. Да, его можно выполнить. Но где гарантия, что не посыплется оставшаяся часть программы? Ну кто, скажите, выиграл от того, что Ханю потратил столько сил на недокрученный четверной аксель, а потом упал с сальхова?
— Чисто профессионально вам было интересно наблюдать за тренировочными попытками Юдзуру?
— Нет. Я знал: даже если допустить, что этот прыжок каким-то чудесным образом у Ханю получится, значит, велика вероятность, что он сломается в каком-то другом месте. Вопрос ведь не в акселе, а во всей остальной программе, которую надо катать, причём безошибочно. Очень чётко это всем доказывает Джейсон Браун, который на протяжении уже многих лет находится в первой шестёрке, катая в плане сложности абсолютно элементарную произвольную программу. Что до акселя… Если тот же Малинин сумеет подготовить этот прыжок, но при этом ему не потребуется жертвовать всеми оставшимися элементами — вот это будет совершенно другой разговор.
— В Пекине Ханю постоянно подчёркивал, что он — один: сам тренируется, сам принимает решения, сам подводит себя к выступлениям. И даже в зоне kiss-and-cry он сидел в одиночестве. Мне кажется, это было его глобальной ошибкой. А как считаете вы?
— Считаю, что система «тренер — спортсмен» была придумана не просто так. Меня не так давно спросила одна из моих коллег, почему Нейтан так крепко за меня держится.
— И что вы ей ответили?
— Что я для Чена — тот самый человек, который говорит ему правду, невзирая ни на какие титулы и достижения. Неважно, нравится ему эта правда или нет. Когда человек один, он может себе соврать. Даже в семье очень важно, чтобы имелись два родителя, а не один. Один родитель начинает очень сильно зависеть от ребёнка в каких-то ситуациях. Так что, думаю, вы правы, когда говорите, что Юдзуру совершил ошибку.
— Мне на самом деле очень жаль, что между ним и Нэйтаном не получилось дуэли.
— Конечно, жалко. Только между этими двумя фигуристами и мог произойти настоящий поединок. Между космическим Ханю и очень расчётливым, прагматичным и хорошо подготовленным Ченом.
— На протяжении всех соревнований вы хотя бы на мгновение испытывали страх, что Чен может не справиться?
— Нет, абсолютно не было такого. Я немножко напрягался во время отдельных тренировок, но не слишком сильно.
— А что было не так с тренировками?
— Были моменты, когда Нэйтану начинало казаться, что он не очень хорошо готов к тому, чтобы бороться за золото. Я каждый раз начинал над ним смеяться: «Ты шутишь? Я первый скажу тебе, если увижу, что что-то идёт не так. Поэтому не смеши меня своими глупыми заявлениями и иди отдыхать». Вы знаете, что в день финала он в восемь утра прокатал всю произвольную программу чистейшим образом без единой паузы? Это заставило задёргаться всех, кто был на льду. И накануне точно так же её прокатал. За все дни тренировок практически ничего не сорвал.
— Когда спортсмен должен проснуться, чтобы в восемь утра безошибочно прыгать четверные?
— В пять нужно быть на ногах. Не позднее. Но это не ради утренней тренировки. А ради того, чтобы идеально кататься в час дня — на соревнованиях.
— Ваш ученик сказал после командного турнира, что отдать право катать произвольную программу Винсенту Чжоу было не его решением. Значит ли это, что вы планировали выступить в команднике дважды?
— Ни в коем случае. Я с самого начала хотел, чтобы Чен откатал только короткую, потому что у нас с самого начала в приоритете было выиграть личное золото. Два полноценных проката фактически за день до основного старта — это очень тяжело. Я даже сказал тренеру Марка Кондратюка (Светлане Соколовской. — RT), что кататься дважды может оказаться её парню не по силам. И был прав, как выяснилось. Хотя Света пыталась убедить меня, что Марк молодой и всё выдержит.
— Почему за США в командном турнире не выступала ещё одна ваша спортсменка, Мэрайя Белл? Ведь именно она стала в этом сезоне чемпионкой США.
— Решение принимал не я, но я и не настаивал. Какой смысл бороться за человека, который заведомо не привнесёт большого вклада в командный результат? Я же не мог заявить, что моя ученица сейчас выйдет и всех порвёт? И самой Белл я так и сказал: «Не дали? Значит, ты просто недостаточно хороша».
— В микст-зоне вы очень эмоционально говорили о том, что спортсмен должен кататься, тренер — тренировать, а судья — выставлять оценки. Между строк подразумевалось что-то личное?
— Мне довольно часто в рамках фигурного катания приходится иметь дело с людьми, которые не очень профессиональны, скажем так. Такие люди есть и в техническом комитете Международного союза конькобежцев, и в национальных федерациях, и среди судей. И очень часто голоса таких профессионалов, как тот же Алексей Мишин, которого я безмерно уважаю, оказываются в цепочке мнений этих людей последними. А это неправильно. Невозможно не прислушиваться к мнению тех, кто отдал фигурному катанию всю свою жизнь.
Ещё я говорил о том, что очень опасно, когда тренер начинает зависеть от судей. Поэтому сам я всегда старался держаться на дистанции и не заводить никаких личных отношений с арбитрами или техническими специалистами. Любая зависимость делает человека слабее. Неважно, о чём мы говорим — о судействе или, скажем, фармакологии. Это болото затягивает так быстро и так сильно, что человек теряет способность сосредоточиваться на главном, становится рабом ситуации и может прийти лишь в одно место — в тупик.
— Ещё я услышала, что эта медаль, возможно, заставит задуматься тех, из-за кого вы были вынуждены уехать из России в США. Похоже, тема до сих пор больная?
— В какой-то степени — да. Если говорить откровенно, меня ведь в своё время просто выдавили из страны. И мне много лет хотелось доказать, что в моём лице российское фигурное катание потеряло тренера, способного подготовить олимпийского чемпиона. Я, кстати, и тогда работал очень неплохо. Понятно, что у меня не было нынешнего опыта, как и большого выбора спортсменов, да и сам я, как фигурист, был далеко не Сергей Волков или Владимир Ковалёв. Видимо, поэтому и оказался не нужен.
Внешне, разумеется, никто меня не гнобил. Всё было гораздо проще: зарплата, на которую невозможно содержать семью. А когда я пытался подработать за границей, меня тут же за это жучили, мягко говоря. Дети росли, денег постоянно не хватало — вот и уехал. Но сразу сам себе задал вопрос: что является моей целью в Америке? Просто заработать деньги, работая со всеми без исключения, или всё-таки попробовать сделать большой результат? Желание добиться чего-то стоящего и было все эти годы основным драйвом в работе.
— Нынешний сезон у вас с Ченом завершён или вы будете готовиться к чемпионату мира?
— Я бы, если честно, рекомендовал Нэйтану вообще завершить карьеру и возобновить учёбу в университете. Ради чего продолжать кататься? Чтобы завоевать ещё одну медаль, ещё один титул чемпиона мира? Это несерьёзно.
— Соглашусь. Но не будет ли вам больно, если ваш спортсмен придёт с подарком и скажет: «Тренер, я больше не катаюсь»
— Нет. Если Чен примет такое решение, это будет правильно.
— У вас уже есть ему замена?
— Нет. Более того, я и не стремлюсь к этому. Вообще хочу притормозить с тренерской работой.
— Чтобы умереть со скуки, валяясь на пляже?
— Почему? У меня масса интересов и увлечений. Не забывайте к тому же, что мне много лет. Консультировать я, безусловно, буду, но полноценная тренерская работа… Не хочу. Не готов продолжать тащить на себе этот вагон: боюсь, что надорвусь и умру по дороге. Работать плохо я не умею, зато мне прекрасно известно, чего это стоит — работать хорошо. Мне просто не хватит сил…
