«Искать, где могло бы быть лучше, мне точно незачем»: Рязанова о работе со Шпильбандом, смене партнёров и крушении рамок

— В 2009-м вы с Джонатаном Гурейро стали чемпионами страны среди юниоров, завоевали бронзу первенства мира, но сразу после того, как сезон завершился, достаточно внезапно решили поменять как партнёра, так и тренерский штаб Светланы Алексеевой и Елены Кустаровой. Что послужило причиной?

— Сначала мне просто сделали предложение приехать на пробы. Илья Ткаченко остался тогда без партнёрши, но продолжал кататься у Алексея Горшкова. А я очень хотела попробовать, что такое кататься с партнёром, который старше и опытнее. Не говоря уже о том, что на тот момент Илья считался одним из лучших в стране. Не собиралась сразу принимать решение, но всё закрутилось как-то совсем стремительно. Хотя первый год в новой команде оказался сложным. Из-за разницы в возрасте мне постоянно казалось, что партнёр вообще не воспринимает меня всерьёз — как равную себе. Привыкла-то я совсем к другому.

— А Кустарова с Алексеевой были в курсе, что вы приглашены на пробы в Одинцово?

— Нет. Поэтому в какой-то степени я чувствовала себя предательницей. Собственно, когда озвучила своё решение, в прежней команде меня и посчитали предательницей все, включая Джона. Но я его понимаю прекрасно. Я бы тоже обиделась. Мы с Джоном вообще были лучшими друзьями, когда катались в паре. И конечно же, когда я приняла решение уйти, обоим было очень больно.

— Развитие вашей с Ткаченко карьеры было стремительным и, я бы сказала, очень кинематографичным: отъезд в Америку, сотрудничество с выдающимся знатоком танцев на льду Игорем Шпильбандом, кровавая и драматичная история с отрезанным пальцем… Всё это просто требовало хеппи-энда.

— Но он, к сожалению, не случился: на Игры в Сочи, ради которых, собственно, и затевался мой переход к Горшкову, мы не попали. Не знаю, может быть, хеппи-энд ждёт меня уже в тренерской карьере?

— А у вас в олимпийском сезоне было ощущение, что против вашей с Ильёй пары вдруг началась не совсем честная игра?

— Скорее стало неприятной данностью, что на протяжении трёх лет мы были третьей парой, достаточно хорошо выступали, в том числе на международных соревнованиях, и вдруг в один год нас сменили на юниорскую пару, которая на взрослом уровне особо вообще не выступала. На чемпионате России мы остались четвёртыми — проиграли бронзу Виктории Синицыной и Руслану Жиганшину, но даже при этом шанс отобраться на Игры всё ещё был. Чемпионы России Екатерина Боброва и Дмитрий Соловьёв решили пропустить европейское первенство, и нас с Ильёй взяли в Будапешт. 

— И там вы снова проиграли Синицыной и Жиганшину, оставшись пятыми.

— Да. Так получилось, что вплоть до произвольного танца мы шли нос к носу, но в произволке у меня случился небольшой косяк на твиззле. Не знаю уж, насколько эта ошибка повлияла на результат, но мы проиграли — и шанс был упущен. Не думаю, что в этом следует винить кого-то, кроме себя. Сейчас я очень хорошо понимаю, что стоило как-то более ответственно отнестись к серьёзности того сезона.

— Разногласия с партнёром и последующий распад вашего дуэта были, как я понимаю, сильно замешаны именно на той олимпийской неудаче?

— Да. Илья, естественно, был очень зол и не скрывал, что не видит для себя никакой дальнейшей перспективы в том, чтобы выступать за Россию. Сказал мне прямо: мол, если у тебя могут найтись какие-то варианты продолжения карьеры, ищи их. Но вместе мы с тобой кататься не будем.

— Так возник итальянский вариант с Симоном Ватури?

— Да. Естественно, вначале меня не хотели отпускать в Италию, говорили, что в России очень много хороших партнёров... Но все они были заняты. Во всяком случае, я не видела кого-то, кто готов расстаться со своей партнёршей. Вот и решила попробовать кататься в другой стране.

— Не было ощущения, что западный подход к спорту — это совершенно другое? Без привычной российскому человеку пахоты на тренировках, драконовской дисциплины, хлыста…

— У меня к тому времени был накоплен достаточно богатый опыт работы с самыми разными наставниками. У Светланы Львовны и Елены Владимировны подход к нам был достаточно строгим, но это и понятно: молодые все, в голове пуля, хочешь не хочешь, а держать спортсменов нужно железной рукой. Но мы друг друга всё равно любили. Алексей Юрьевич, когда я к нему попала, работал с более взрослыми парами, вот и ко мне он начал относиться сразу как к очень взрослому человеку, равному. Для меня это было так удивительно, что подсознательно я первое время ходила, прижав уши, и постоянно ждала: когда ж бомбанёт-то?

Потом абсолютно такая же история была с Игорем Шпильбандом, к которому мы приезжали на стажировку вместе с Горшковым. Игорь очень лояльный, добрый, спокойный, но работать заставлял очень жёстко. У него вообще была принята абсолютно иная подготовка к стартам, чем та, к которой были приучены мы. Пока мы с Ильёй катались в России, делали, как обычно, два проката в день. Утром — один танец, вечером — другой. У Шпильбанда я в первый год просто умирала. Потому что в ходе одной тренировки можно было сделать три проката произвольной. Едешь, последние внутренности выплёвываешь, а он с улыбочкой стоит за бортиком и говорит: «Молодец, зайчик, давай-давай, ты можешь».

Мне такой подход всегда был по душе, на самом деле. Но вот в Италии всё оказалось немножко более лениво, несмотря на то что нам с Симоном повезло попасть в Турин, в команду, где работал Лука Ланотте, с которым мы вместе катались у Шпильбанда.

— Но хватило вас всё равно ненадолго?

— После уровня, на котором выступали мы с Ильёй, мне, конечно, было немножко не по себе оказаться на том итальянском уровне. Естественно, я начала задумываться: столько денег вкладываю в оплату жилья, тренировок, вдали от своих близких, не имея никакого заработка. Мало того что мы не выступаем на соревнованиях, где могут быть сколь-нибудь солидные призовые, но и тренировать никого не могу, чтобы хоть как-то подработать. Да и вообще меня приглашали на одни условия, а по факту всё вышло совсем иначе.

Вот так наши с Симоном тренировки плавно перешли в выступления в шоу — Ари Закарян пригласил нас в Китай. Параллельно, уже оказавшись там, я начала работать с Лю Чен и Денисом Петровым. Они как раз открывали свою школу фигурного катания в Пекине и позвали меня работать.

— Работа тренера за границей — это лёгкие деньги или тяжёлые?

— Зарабатывать, катаясь в шоу, намного проще. Тренировать — это абсолютно другое. Особенно сильно я это почувствовала, когда вернулась в Россию и была вынуждена искать работу. В Китае у меня был определённый «пакет». Я работала с танцорами, парниками, проводила общие занятия для одиночников, и определённую сумму за четыре часа в день мне платили. Те, кто хотел больше заработать, мог брать дополнительные часы, причём сколько угодно. У нас было четыре арены, то есть фактически неограниченное количество льда. Так что с работой, а, следовательно, и с заработком проблем не было в принципе. Плюс мне оплачивали жильё.

— Почему же уехали?

— Началась пандемия. Всех фигуристов школы и шорт-трек закрыли на базе. Поскольку никаких других постояльцев в гостинице не было, там начали очень жёстко экономить электричество, и в помещениях возник жуткий холод, просто адский.

— Слышала, что улететь из Китая в тот период можно было только путём каких-то немыслимых ухищрений. Причём в грузовых самолётах.

— У меня получилось улететь чуть раньше, когда пассажирское сообщение ещё не было полностью перекрыто. Летела через Иркутск, с длинной и тяжёлой пересадкой, с кучей приключений: в Китае было тепло, а в Иркутске чуть ли не 40-градусный мороз. Ну а в Москве стало понятно, что это всё надолго и я уже точно никуда не улечу. Тем более что Китай к тому времени закрылся полностью. Вот и начала потихоньку работать где придётся. У Аделины Сотниковой, у Олега Волкова, сверх этого какие-то подкатки брала. А спустя некоторое время узнала, что у Алексея Юрьевича (Горшкова. — RT) образовалась свободная ставка хореографа. И мы сработались.

— Лично меня Горшков всегда сильно удивлял. Неожиданными находками, неожиданной хореографией, как, например, в случае с Албеной Денковой и Максимом Стависким, которые в 2004-м чуть было не опередили на чемпионате мира Татьяну Навку и Романа Костомарова. Хотя в целом в танцах обычно представляешь, чего ждать от того или иного тренера. А хуже всего, что российские тренеры, как правило, сильно закрыты. Словно боятся, что в ином случае обязательно найдётся какой-то враг, который подсмотрит программы, расскажет соперникам о каких-то секретных находках.

— На самом деле меня тоже всегда убивало, что танцы в России фактически варятся в собственном соку, и я рада, что сейчас ситуация начинает меняться. Тот же Горшков — мало того что сам никогда не стоит на месте, он не боится приглашать в группу самых разных специалистов. Когда я только присоединилась к команде, он работал с Николаем Морозовым, тогда же наша бригада стала сотрудничать с Ириной Жук и Александром Свининым, и я считаю, что это сотрудничество очень много дало всем нашим спортсменам.

Сейчас я безумно счастлива, что с нами постоянно работает Алёна Самарская. Она совершенно потрясающий хореограф, замечательно слышит музыку, знает её. Поскольку её муж — Иван Букин, Алёна на протяжении многих лет была в курсе всех танцевальных событий и направлений — плюс собственный опыт. Она не первый год работает с танцорами, знает, кто что любит, кто что делает в программах, какие руки будут удобны спортсмену, а какие нет, ну и так далее. А вообще я просто мечтаю, чтобы Алексей Юрьевич когда-нибудь нашёл возможность сотрудничать с Бенуа Ришо. Это был бы классный опыт.

— Ришо сейчас считают одним из наиболее интересных постановщиков мира.

— Так и есть. Бенуа приезжал к нам в Китай, когда я там работала, он реально предлагает спортсменам очень интересные вещи, которым однозначно стоит поучиться.

— А что он делает иначе, чем другие его коллеги?

— У Бенуа всегда много очень интересных идей, плюс он совершенно невероятно владеет своим телом на льду. Причём не просто использует какие-то прежние навыки, но постоянно развивается. Я более чем уверена, что большинство танцоров, даже тех, кто находится в топе, не способны так кататься. Сейчас, правда, на это начинают обращать всё больше внимания, приглашают разных специалистов, а вот раньше этого точно в танцах не хватало. Словно у каждого тренера в мозгу стояла такая рамка-ограничитель, за пределы которой не нужно выходить.

— Никто, как правило, и не выходил.

— Наверное, поэтому Габриэла Пападакис и Гийом Сизерон и произвели такой фурор своим появлением. Они эту рамку просто сломали. Самое удивительное, что при абсолютном владении телом на льду не вспомню, что они когда-либо мешали друг другу. Скорее максимально дополняли друг друга, переливались из одного движения в другое как единое целое.

— Почему, на ваш взгляд, одни танцевальные дуэты запоминаются сразу, а другие остаются за кадром в принципе? Притом что в танцах, как принято считать, все делают одно и то же. И только ли в рамках дело?

— Наверное, не только. Мне, например, нравится, когда люди выходят на лёд и кайфуют от самих себя. От того, что максимально чувствуют друг друга, от танца. Если начать раскладывать по полочкам, всё это вроде бы мелочи: слаженность, с которой работают кисти рук, каждый пальчик, манера держать голову, спину и даже то, как фигуристы смотрят друг на друга. У нас в стране, наверное, в прошлом сезоне вообще никто не катался, чтобы прямо было в кайф. Не вспомню такого, во всяком случае. Я ещё могу понять тех, кто только встал в пару и скатывается, но, если фигуристы выступают вместе годами, наверное, им стоит начать учиться по-настоящему наслаждаться этим процессом.

— Насчёт «наслаждаться» я бы поспорила. Принято считать, что в танцах не падают, но, согласитесь, иногда ваш вид — это достаточно кровавая история уже в силу того, что люди катаются предельно близко друг к другу. На моих глазах та же Татьяна Навка сильно резала руку лезвием конька за год до Игр в Турине, Албена Денкова, помнится, пропустила чемпионат мира 2000 года в Ницце и три месяца не могла ходить после того, как ей рассекли ногу при столкновении на разминке, да и у вас в биографии была подобная история, когда Илья нечаянно наступил коньком вам на руку на тренировке. После таких инцидентов не появляется страх, скованность?

— Мне кажется, мы все такие фанатики нашего дела, что всё равно выходим на лёд, что бы ни произошло.

— Говорите так, словно не лишились фаланги пальца, а получили незначительную царапину.

— Это, конечно, была та ещё история. Но страха реально не было. Точнее, он был другой. Я всё время боялась снова травмировать руку, неудачно ткнуть ей в Илью — там же живое мясо ещё было плюс куча всяких мешающих повязок. Но в плане катания, взаимоотношения с партнёром ничего не изменилось. Наверное, все спортсмены такие, не совсем нормальные.

— Но вы же девочка…

— Как девочка я рыдала очень. Долго к этому привыкала. Даже потом, когда всё зажило, у меня некоторое время держался внутренний комплекс. Я пыталась прятать руку, чтобы, не дай бог, никто не заметил, что у меня вместо пальца какой-то бесформенный обрубок без ногтя. Когда сама увидела руку после операции, картина, мягко говоря, была не самая приятная. Но сейчас все комплексы по этому поводу уже позади. В конце концов, это не самое ужасное, что может произойти в жизни.  

— Насколько сильно ограничивают правила, принятые на послеолимпийский сезон в отношении выбора танцев? Ведь, скорее всего, те хиты 1980-х, которые по-настоящему цепляют, окажутся у доброго десятка пар, превратив вид в конвейер одинаковых во всех отношениях постановок.

— Мне тоже кажется, что так и будет. Найти что-то оригинальное неимоверно сложно. Мы всей командой слушали музыку чуть ли не круглосуточно, пока уши не опухли. Но самая большая сложность не в этом, а в том, чтобы понять, как именно исполнять под эту музыку предписанные шаги. До сих пор с этим сражаемся.

— Сразу на ум приходит возмущение нашего известного хореографа Елены Масленниковой тем, что в юниорских танцах девочке нужно уметь исполнять в фокстроте не только свою партию, но и работать за партнёра.

— В этом, кстати, тоже есть проблема, о которой мало кто задумывается. В фокстроте все ки-пойнты должны выполняться в классической позиции. То есть рука партнёра должна лежать точно под лопаткой девочки. Если же девочка начинает катать мужскую партию, а партнёр высокий, как она до лопатки дотянется? Когда классическая позиция по тем или иным причинам не получается, пара просто пролетает мимо кассы. Я даже общалась на эту тему с людьми из ISU.

— И?

— Они сказали: а вы как хотели? Чтобы всё было совсем просто? Хотя на самом деле к этому надо уметь относиться как к игре. Изменились правила? Значит, играем по этим правилам.

— Опыт перебазирования всей группы Горшкова на несколько месяцев в Арабские Эмираты оказался для вашей группы полезным?

— Я была в Дубае лишь наездами, но в целом оказалось здорово сменить обстановку. Это для головы спортсменов очень прямо хорошо. В принципе, на любом сборе ты настолько сфокусирован на работе, что вообще по-другому ко всему относишься. Здесь же полностью поменялась атмосфера: другой климат, другая страна — и у тебя сразу появляется дополнительная энергия. Очень многие вещи начинаешь воспринимать совершенно иначе, гораздо более свежим взглядом. Особенно ценна такая возможность сейчас, когда наши фигуристы не могут выезжать на международные соревнования. Я им сочувствую безумно, на самом деле.

— Не думали о том, чтобы поискать работу в тех странах, где, работая тренером, можно продолжать оставаться в международной обойме?

— Ой, это точно нет. Я вообще такой человек, который сильно привыкает к людям. Это во-первых. А во-вторых, Алексей Юрьевич для меня совершенно особенный человек. Мы с ним и в спорте столько всего прошли, и сейчас он совершенно не скупится на знания, постоянно меня направляет, подсказывает, делится опытом. У нас есть молодые перспективные пары, которые реально классно катаются, могут соревноваться на хорошем уровне. Это действительно великое счастье, что судьба дала мне возможность такой работы. И искать, где могло бы быть лучше, мне точно незачем.