«Я человек очень сильный»: Крылова — о своей сущности, олимпийских «трагедиях», современных танцах и конфликтных средах

Взять у неё интервью я планировала к юбилейной дате, но так получилось, что наши планы не совпали. А на самом праздновании бывший руководитель Федерации фигурного катания на коньках России Валентин Писеев вдруг сказал: мол, 1998 год был, конечно же, годом Крыловой... С этой фразы, всколыхнувшей целый пласт воспоминаний, и начался наш разговор.

— Применительно к вашему дуэту с Олегом Овсянниковым так или иначе всегда всплывает тема драматического поражения на Олимпиаде в Нагано. Сколько потребовалось времени, прежде чем вы пережили ту ситуацию, приняли её и чтобы она перестала разрывать душу?

— Не скажу, что переживала долго. Вначале да, испытала шок. Было состояние, которое даже сложно с чем-то сравнить.

— Вы настолько не были готовы к тому, что можете проиграть?

— Когда ты идёшь на соревнования и особенно идёшь на золотую медаль, ты не должен думать о том, как будешь себя чувствовать, если проиграешь. Совершенно уверена, что об этом не думали ни Женя Медведева в Пхёнчхане, ни Саша Трусова в Пекине, ни Саша Жулин с Майей Усовой в 1994-м на Играх в Лиллехаммере. Ты идёшь на олимпийское золото, очень чётко понимая, что это цель всей твоей жизни. Возможно, единственный шанс. Да, наверное, можно сказать, что спортсмены молоды, что у них ещё вся жизнь впереди, но сам ты об этом не думаешь совершенно. Думаешь только о цели.

А потом приходит день, приходит результат, ты сидишь в кисс-энд-край, смотришь на табло, где горит второе место, и... конечно, это тяжёлый момент во всех отношениях.

— После Игр в Пекине много критиковали Трусову за то, что она чисто по-детски не сумела сдержать эмоции, проиграв золотую медаль Анне Щербаковой. Но если взять тот же теннис, там совершенно взрослые люди швыряют ракетки в судей, в зрителей. Хоккеисты ломают клюшки, а то и руки, разбивая их в кровь ударами о борта. С вашей точки зрения, можно ли вообще держать себя в руках в этот момент?

— В таком обострённом эмоциональном состоянии ты не можешь себя контролировать — это действительно очень сложно. Поэтому мы и видим, как люди плачут, кричат, лезут в драку, ругают тренера и так далее. Мы сейчас с вами об этом говорим, у меня аж дрожь по телу, так остро вспоминается то состояние. В отношении той же Трусовой очень сложно было выбрать победителя, и я не думаю, что тренер как-то вмешался в этот процесс. Просто так сложились обстоятельства.

— Точно так же, как это произошло в дуэли между Медведевой и Загитовой в Пхёнчхане?

— Да, это был тяжёлый проигрыш для Жени, очень тяжёлый. Просто она к этим Играм гораздо дольше шла, чем Алина. Точно так же, как очень долго и осознанно шла к олимпийской победе Ирина Слуцкая в 2002-м. А выиграла девочка, которую я сейчас даже не вспомню, как звали.

— Сара Хьюз.

— Сара Хьюз, да. Которая почти сразу и пропала отовсюду. Даже не знаю, зачем ей дали выиграть ту Олимпиаду.

— В Нагано одна из сотрудниц российского олимпийского штаба рассказывала мне, как всю ночь сидела под дверью вашей комнаты в Олимпийской деревне — боялась, что на эмоциях вы можете оказаться способны на какие-то совсем экстремальные поступки.

— Да нет, не думаю, что такое было. Я сильный человек, много чего преодолевала в собственной жизни и продолжаю преодолевать. К тому же я не оставалась одна — Олег меня очень сильно тогда поддержал. Я вообще всегда чувствовала его поддержку, в любых ситуациях. В этом плане мне очень повезло с партнёром.

— Когда вы с ним встали в пару, было много разговоров о том, что таким образом ваш тренер Наталья Линичук убила двух зайцев. Не просто получила классного перспективного танцора, но и избавилась от сильных конкурентов, разбив дуэт Овсянникова с Еленой Кустаровой. Эта тема как-то присутствовала в ваших тогдашних разговорах?

— Нет, совершенно. Я просто чувствовала, что с Олегом у нас больше потенциал, чем был с Владимиром Фёдоровым. Я увидела в нём своего партнёра на каком-то интуитивном уровне. Поставить нас в пару было решением Натальи Владимировны, но, если бы я не хотела кататься с Олегом, я бы с ним не каталась. Хотя поначалу нам было нелегко ужиться — первые пару лет мы очень тяжело привыкали друг к другу.

— Слушаю вас и думаю о том, насколько высока в фигурном катании роль случая. Илья Авербух мог кататься с Мариной Анисиной, а Анна Семенович, с которой, знаю, вы дружите, имела шанс остаться партнёршей Романа Костомарова.

— Ой, нет. Аня так счастлива в своей послеспортивной жизни! Сама мне как-то сказала: «Господи, спасибо, что я вовремя ушла из этого спорта и занимаюсь шоу-бизнесом. Я так люблю то, что я делаю!»

А вот в моей жизни даже не было ситуации, которую я могла бы назвать случайной или авантюрной. Переезд в Москву был мною хорошо продуман. Смена партнёра — тоже.

— Если бы не форс-мажор в виде характера Грищук, которая после первой олимпийской победы с Евгением Платовым вдруг захотела остаться в танцах ещё на четыре года, перейдя к Татьяне Тарасовой, в танцевальной истории всё могло бы сложиться совершенно иначе. Хотя до сих пор не понимаю: каким образом при том количестве дуэтов из разных стран и, соответственно, «своих» судей, что имела в те годы Линичук, можно было проиграть Тарасовой?

— Грищук и Платов реально катались на очень высоком уровне. Конкретно к Олимпиаде в Нагано они, возможно, не были совсем уж идеально готовы, но у них имелся очень большой опыт, прекрасный конёк, программы, плюс они уже становились олимпийскими чемпионами, имели соответствующий статус и выступили очень достойно. Так что называть их победу несправедливой я бы точно не стала.

— В ваших внутренних разговорах с тренером до начала Игр как-то присутствовала тема судейства?

— Нет. Мы вообще никогда не говорили о судьях, не вникали в эту тему. Просто делали своё дело.

— Если сейчас посмотреть на вашу карьеру тренерскими глазами, можно было избежать той травмы спины, из-за которой вы закончили кататься?

— Думаю, да, но для этого нужно было оставаться в России. В Америке было невозможно качественно лечиться, представляя другую страну. Своих спортсменов там всегда очень хорошо вели, но рассчитывать на такое же отношение в частном порядке не приходилось.

— Из-за недостатка денег?

— Да, из-за этого тоже. Плюс не всегда можно было найти нужного специалиста. У нас за этим следят на другом уровне, значительно больше возможностей в плане восстановления, всяческих процедур, массажей, каждые шесть месяцев все спортсмены проходят диспансеризацию, и я считаю, что это правильно.

Особенно сейчас, когда в танцах стало очень много акробатики, всевозможных прыжков, сложных прогибов, поз, поддержек. У кого-то болят колени, у кого-то спины. И я, если честно, не знаю, как этого избежать.

— В своё время Елена Чайковская любила повторять, что наша школа танцев — совершенно особенное явление, на которое равняется весь остальной мир. Можно ли сказать, что сейчас мир точно так же равняется на академию Мари-Франс Дюбрёй и Патриса Лозона?

— То, что делают в Монреале, — это действительно очень круто. Я имею в виду даже не тренерский процесс или какой-то креатив в плане постановки программ, а прежде всего менеджмент и организацию всей академии как таковой. Именно это представляется мне первостепенным.

— Более детально объяснить можете?

— Там всегда всё чётко рассчитано. Как составить план тренировок. Кого послать на соревнования. Каких тренеров взять на работу. Каких хореографов пригласить. На это накладывается стратегическое планирование: каких спортсменов брать в академию, чтобы заручиться поддержкой дополнительных судей для всей команды. То есть ничего не делается с бухты-барахты, всё очень продуманно. Плюс колоссальная работа.

Понятно, что сейчас все так или иначе стараются равняться на Монреаль, поскольку тамошние спортсмены главенствуют. Многие, и русские тренеры в том числе, стараются подражать в стиле, в музыке, в движениях. Хотя я считаю, что мы должны продолжать гнуть свою линию, работать на мощности катания, на акцентах, как это всегда было. У нас огромная культура, музыка, мы очень развиты в балетном плане. Считаю, что это очень важно.

— Хотите сказать, что за океаном классический балет не в чести?

— В том же Монреале сейчас в основном занимаются контемпом. Вот и нам надо продолжать делать своё. То, что мы чувствуем, то, что нам близко.

— Когда вы начинали работать в Америке тренером с Паскуале Камерленго, думали о том, что со временем можете выстроить собственную школу, которая звучала бы на весь фигурнокатательный мир?

— Мне очень хотелось. Я чувствую, что смогла бы.

— А концепцию подобной школы вы с мужем обсуждали?

— Да, но это происходило в то время, когда у нас были маленькие дети. Возможно, мы недостаточно работали над идеей школы чисто на политическом уровне. Тренировочный процесс шёл неплохо, были высокие результаты и у Федерики Файеллы с Массимо Скалли, и потом у Кейтлин Уивер с Эндрю Поже. Просто, если бы с самого начала мы отнеслись к процессу более продуманно и политически дальновидно, всё могло сложиться по-другому.

— Конфликт, из-за которого вы с Камерленго расстались, шёл от работы или носил исключительно личный характер?

— Исключительно личный. В работе у нас тоже случались разногласия, но вот сейчас я вспоминаю какие-то моменты нашего тренерского сотрудничества и понимаю, что с удовольствием поработала бы с Паскуале снова. Мы всегда были очень близки по хореографии, понимали друг друга. И конечно, за годы совместной жизни привыкли работать вместе.

— Сейчас общаетесь?

— Да, конечно.

— Тогда что мешает снова объединить усилия? Приезжает же Бенуа Ришо в Питер к Алексею Мишину.

— Паскуале сейчас работает с Игорем Шпильбандом, он очень занят и востребован как хореограф. Помимо танцев, ставит программы одиночникам, спортивным парам. Да и дети наши сейчас живут в Америке. Но я думаю над этим вопросом. Сейчас, к сожалению, всё стало намного сложнее: перелёты, визы и так далее.

— Кто для вас самый интересный танцевальный постановщик на текущий момент?

— Мне очень нравится, как с канадцами Пайпер Гиллес и Полем Пуарье работает Юрис Разгуляевс. У него каждая программа очень интересная, необычная, с классными элементами.

— А почему все ваши коллеги так хвалят Бенуа Ришо?

— Он очень хороший постановщик, но, я бы сказала, для одиночников. В танцах каких-то выдающихся программ я у Ришо не припомню.

— Почему вы рассмеялись, прежде чем ответить?

— Потому что тренировала Ришо, когда он ещё катался сам. Они с партнёршей приезжали к нам с Паскуале в Детройт. У нас с тех пор хорошие отношения, я довольно внимательно слежу за тем, как Бенуа развивается в профессии. У него есть талант, он очень много работает над собой, смотрит, ищет, а кроме того, у него совершенно выдающиеся «паблик релейшенс», если сказать по-английски. Он очень хорошо умеет себя рекламировать.

— А вы умеете?

— Гораздо хуже. Мы как-то не приучены к этому, не так воспитаны. Но я работаю над этим. Воспитываю уверенность в себе, так сказать.

— Мои наблюдения за самыми разными видами говорят о том, что в спорте довольно сложно сохранять дружеские отношения с тем, с кем соревнуешься. Тренерам в этом отношении полегче или противостояние между конкурирующими группами всегда остаётся жёстким?

— Зависит от воспитания, как мне кажется. Некоторые люди просто не умеют проигрывать. Соответственно, не умеют сохранять позитивные отношения с теми, кто оказывается сильнее. Не здороваются, дают понять, что тебя «не видят», что ты вообще для них не существуешь. Я же считаю, что спорт спортом, а воспитание воспитанием, независимо от рабочей ситуации.

Даже если что-то складывается не так, как мне хотелось бы, даже когда знаю, что меня откровенно подставили, стараюсь оставаться вежливой и корректной. Конечно, это бывает не всегда просто: спорт в этом плане — слишком конфликтная среда. Но всё равно нужно оставаться людьми. Даже за кулисами.

— Какими должны быть танцоры, чтобы вас заинтересовать?

— Трудолюбивыми — это первое. Они должны гореть своим делом, отдаваться ему, несмотря на все сопутствующие сложности. Вот это меня прямо очень привлекает в спортсменах. Когда я чувствую, что от людей исходит энергия, что им интересно работать, интересно искать и пробовать что-то новое, это и меня сильно заводит, как тренера. Появляется совершенно иная мотивация. Понятно, что бывают разные моменты, в том числе тяжёлые, когда ничего не складывается, но, если ты живёшь фигурным катанием, всё это переносится значительно легче.

— Просьба Николая Морозова взять к себе в группу его дочь с новым партнёром была для вас внезапной?

— Совершенно неожиданной. Коля позвонил 9 мая, в День Победы. Видимо, почувствовал, что я могу дать что-то его паре.

— И вы сразу сказали да?

— Брала время на обдумывание, естественно. Попросила Колю прислать мне видео, потому что вообще не представляла себе, как сейчас выглядит Аннабель. После того как они с Игорем Ерёменко встали в пару, их в России никто не видел, не только я.

— Каким было первое впечатление?

— Ребята мне понравились. Предварительно я поговорила и со своими спортсменами тоже (Василисой Кагановской и Валерием Ангелополом. — RT). Я должна была с ними пообщаться не только потому, что понимала, как они могут себя чувствовать, если в группе появятся другие сильные спортсмены. Мы очень близки друг с другом, и я, как тренер, очень дорожу этой близостью, когда в своём кругу можно обсудить любой вопрос и быть понятым.

— Было опасение, что Кагановская и Ангелопол скажут нет?

— Я немножко переживала по этому поводу. Хотя Василиса и Валерий и сами много раз заводили разговор о том, что им хотелось бы, чтобы в группе катались спортсмены высокого уровня.

— Как говорится, бойтесь своих желаний.

— Ну вот примерно так и вышло. Ребята меня выслушали и сказали, что наконец-то им найдётся с кем соперничать в тренировочном процессе. Я не знаю, как будет складываться эта работа, скажу честно. Но пара Морозов — Ерёменко, безусловно, интересная.

— Но ведь нужно ещё как-то делить себя, работая с двумя парами.

— Это как раз не тяжело. Во-первых, эти два дуэта совершенно разные. Я им буду составлять разные планы, разные льды им делать, благо наши нынешние условия это позволяют. И очень надеюсь, что Валера и Василиса не будут меня сильно ревновать.

— Я пытаюсь перевести эту ситуацию в бытовую плоскость. У вас есть дуэт, который на протяжении всего сезона мои коллеги, да и я сама, воспринимали как первую пару страны и который уже вплотную подошёл к тому, чтобы с ними считались. При этом совершенно понятно, что второе место за кем бы то ни было Морозов — Ерёменко вряд ли устроит. То есть в ситуацию изначально заложен конфликт интересов, который может проявиться в любой момент.

— Ну так ни одна пара не хочет быть второй, это нормально. Есть ведь ещё чемпионы России Лиза Худайбердиева — Егор Базин, которые наверняка тоже не собираются никому уступать. Моя задача, как тренера, — дать максимум обеим парам. А уже потом смотреть, как они будут соревноваться. На Гран-при России я их постараюсь разделить, пересекаться раньше времени ни тем ни другим не нужно совершенно, а вот на чемпионате России посмотрим, кто на что наработал. Считаю, что для Валеры с Василисой совместная работа со взрослой парой по-любому послужит толчком вперёд, одно это уже неплохо.

— Если бы вы были пиар-агентом тренера Анжелики Крыловой, что написали бы о ней в резюме?

— Ой, я бы написала всё самое лучшее. Что она хороший тренер, хореограф, мотиватор, да и организатор просто замечательный.

— А ещё абсолютно позитивный, очень доброжелательный по отношению к окружающим человек. Как со всем этим набором качеств вы выживаете в фигурном катании?

— Ну конечно, бывают непростые моменты. Но я умею перестраиваться. Во мне очень много качеств и образов заложено. Могу быть жёсткой, могу быть чрезмерно напористой или, наоборот, мягкой, простой, жизнерадостной, добродушной, приветливой. Даже если взять образы, в которых я когда-то каталась, — они очень разные. Возможно, это определённый талант или же просто такова моя сущность, не знаю. Но, в принципе, я человек очень сильный, это точно. Хотя, наверное, со стороны не скажешь.

— Ну почему же, это как раз видно очень хорошо. Но сильной женщине, согласитесь, бывает непросто чисто по-женски. 

— Спорт и вообще тренерская работа — это очень тяжёлый, иногда так просто адский труд если выкладываться серьёзно, отдавая себя полностью любимому делу. А я привыкла всё делать именно так — как говорится, на разрыв аорты. И в танце, и в тренерстве, и в любви, и вообще в жизни.